Спасибо всем…

Целью нашего путешествия, которое мы предприняли по Сибири в течение трех с лишним недель, была видеосъемка фотографа Владимира Сёмина для мультимедийного проекта Liberty.SU об Отечественных фотографах «Жизнь будет Фотографией». Продолжение этого проекта стало возможным исключительно и благодаря поддержке со стороны «Камеры Leica в России». Наша искренняя признательность им за поддержку документальной фотографии в России и ее популяризацию.

В течение трех недель мы наблюдали и фиксировали на камеру, как Владимир Сёмин работает над своим новым документальным проектом в Сибири, куда он специально приехал из Нью-Йорка. Это будет основной частью фильма о нем.

Со своей стороны хотел бы сказать, что это действительно уникальный опыт наблюдать за работой и жизнью известного фотографа практически «его же глазами». Жить с ним, говорить, интервьюировать, бесконечно дискутировать на самые разные темы, искать компромиссы, находить их или нет, но в любом случае фиксировать жизнь неординарной личности.


Утром Сёмин (74) мне спать не давал: «Солнце взошло! Вставай! Пора работать!», — возбужденно кричал он. «Куда? Зачем?», — думал я и просыпался от «клацанья» его камеры, которую он направлял на меня спящего и черт знает зачем и почему снимал мою немытую и небритую физиономию. Он снимал всегда, всегда находил, что снимать и всегда опять снимал. Я наблюдал сотни раз за тем, как он выбирает кадр по неведомым мне причинам… Обычно он двигается ровно, медленно —  как в вальсе, но, увидев кадр, замирает как танцор-popping или как хищник, немного сгибает ноги в коленях, начинает дышать ртом, оголяя свои «американские зубы», осторожно подносит камеру ближе к глазам и вдруг стремительно несется к своей «жертве»… Иногда мне казалось, что если в этот момент его остановить, закрутить руки, ноги и не дать снимать, то он неминуемо умрет. Умрет от разрыва сердца, аорты, просто окончательно сойдет с ума, но с ним обязательно что-то случится, если ему не дать сделать этот кадр, не зависимо от того, почему и зачем он его снимает. Он не может не снимать.

Второе, причина первого, что меня удивило- это абсолютное чувство свободы, которое ему необходимо в работе. Любые попытки со стороны любого человека или организации ограничить его в свободах и правах заканчиваются обязательным бунтом. Неминуемым. Это даже не бунт, а взрыв динамита или извержение вулкана. «Я выкошу здесь всю траву, ни травинки не оставлю после себя..», — часто повторял Сёмин слова легендарного военного фотографа Дона Маккаллина (Don MacCullin). Удивительно, большинство известных мне фотографов воспринимают свободы как данность им вместе с камерой. Для Сёмина свободы — это «завоевания». Он постоянно за них борется и почти всегда получает их. А если не получает, то в гневе уходит прочь.

«Почему ты снимаешь?» — глупо спросил я, — «Это просто, — ответил он, — я больше ничего не умею делать…» Должен согласиться, ответ не только искренний, но и соответствует действительности. Искренность, с которой он может говорить, иногда «чудовищна» как это не парадоксально звучит. Лицемерие, так свойственное нашей цивилизации, почти не коснулось его характера, за исключением наивных и даже детских попыток льстить, лукавить и говорить неправду.

Так или иначе, это было отличное путешествие, способствующее познанию как друг друга, так и окружающего и вечно меняющего пространства вокруг нас. Я хотел бы только сказать, что это путешествие было бы невозможно без поддержки коллег и друзей в Сибири.

Отдельная благодарность Василию Мельниченко (Омск), который ночью приехал на вокзал сказать нам «привет», подарить бутылку водки, что помогла нам приукрасить жизнь в плацкартном вагоне, за вкуснейший шоколад, который я съел украдкой от всей съемочной группы и просто спасибо за солидарность…

Спасибо Владимиру Дубровскому за организацию съемки в Новосибирске и его супруге Линде, чей день рождения мы прекрасно провели на заимке профессора Седых.

Спасибо Владимиру Соколаеву (Новокузнецк) за приют в его светлой мастерской с большими окнами, за интеллектуальные разговоры и просвещение, а лично от меня за возможность вместе ремонтировать его замечательный автомобиль.

Спасибо Саяне Монгуш (Тува) за организацию съемки среди Саян, за ее квартиру, в которую она нас впустила на ночлег и за дыхание тувинского «Черного Неба».

Спасибо Александру Кузнецову (Красноярск) — альпинисту, фотографу и режиссеру за продолжение его фильма «Территория любви» для каждого из нас, за его прекрасную квартиру, где мы отдыхали «душой и телом».

Фотографии Олега Климова, Владимира Сёмина и Саяны Монгуш

My Flexible Friend

Наверное это закономерно, что человек, который не может говорить, ищет возможность иных коммуникаций. Например визуальных, образных… В психо-неврологическом интернате в Сибири я обратил внимание, что один их пациентов удивительным образом замечает особенности других людей, изображает их с помощью рук, мимики и таким образом объясняет то, что хотел сказать. Так я понял, что директор интерната — это «покручивание двух больших пальцев на руках». Директор так всегда делает, когда разговаривает с кем-то и сильно нервничает…

Этого наблюдательного человека зовут Паша. Ему примерно 30 лет, у него родовая черепно-мозговая травма (получил при рождении, когда щипцами вытаскивали за голову, как написано в личном деле) и — вследствие этого — защемление «речевого нерва»… Это означает, что говорить Паша может только «Дааа» и «Неее», остальные звуки трудно понимаемые. Что именно он понимает, как чувствует — в большинстве случаев остается понятным только ему самому. Он не может писать и не может читать. Он может только наблюдать, делать какие-то свои выводы, основанные исключительно на собственном опыте потому, что никто и никогда его ничему не учил. «Чистое сознание для обучения фотографии!»- подумал я.

Идея заключалась в том, что Пашу можно обучить быстро и эффективно делать фотографии. Я был уверен, что с помощью фотографии его язык станет более «коммуникабельным» и я смогу его больше понимать. «Хочешь рассказать мне про цветок? — спрашивал я его, — «Сними цветок и покажи его мне…Фотография — это тоже способ сказать что-то..» Так мы начинали наш «краткий курс школы Родченко», в конце которого я пришел к убеждению, что Паша единственный студент, которого я готов назвать своим учеником и которому позволительно меня называть его учителем в виде звука «ООыы».

Гениально. Делая фотографии, Паша не стремился стать знаменитым, не хотел быть богатым за счет фотографии, у него не было высокопарных амбиций художника и безграничной веры в своего гения, он в чистом виде хочет самовыражаться и коммуницировать с окружающими его людьми. Он хотел многое, очень многое рассказать людям. Он был просто счастлив с камерой в руках. Я смеялся, когда Паша делал снимки, абсолютно похожие на те фотографии, которые с умным видом делают студенты в фотографических школах или, хуже того, делают «состоявшиеся фотохудожники» за счет своих глупых амбиций «просвещения» какого-нибудь «пространства и времени», о которых потом пишут критики свои интеллектуальные статьи и мы вынуждены их читать, кивать головами и как Паша произносить только «Дааа» . Мы до слез смеялись над тем, с какой легкостью Паша копирует манеры поведения фотографов во время съемки (он очень внимательно наблюдал за мной и за Владимиром Семиным во время наших съемок). Может быть он казался нам иногда «фотографом-пародией», а может быть он стал для нас «фотографом-трагиком». Как тот, так и другой живут в каждом из нас.

За очень короткое время Паша стал членом нашей «экспериментальной экспедиции». Мы ходили вместе, вместе снимали. Вместе пили чай в нашей избушке за пределами интерната, пили деревенское молоко, ели сыр и отличный шоколад. Я купил ему шляпу «почти такую же как у фотографа Семина», научил его завязывать галстук, который он предпочитал носить, как некоторые фотографы «Кремлевского пула». Другими словами, мы приняли его как своего и тоже были счастливы вместе с ним.

Но когда мы пришли на обед в интернат, то с нами Пашу в столовую не пустили. Сказали, что с пациентами вместе нельзя. Только отдельно. Дисциплина. Паше ничего не надо было объяснять. Он снял камеру с груди и передал ее мне. Хотел отдать и шляпу, но я сказал, что это подарок. Он ждал нас недалеко на улице, пока мы пообедаем в официальной столовой и опять сможем пойти снимать…

Эта «система» чудовищна в своем несовершенстве, рассказал нам директор интерната — удивительный человек в своей открытости и принципиальности. У ребенка, от которого отказались родители еще в роддоме, практически нет шансов выйти из «системы», не зависимо от того есть ли у него какие-то психические отклонения или нет, может ли он жить с этими отклонениями в обществе или нет. Это «система», в которую «вход посторонним строго запрещен» по факту. По факту же и выход запрещен…

Уезжая, мы не могли оставить Паши «лишний фотоаппарат». Да он и не надеялся. Я обещал ему, что мы найдем ему фотоаппарат, скинемся деньгами и купим новый. А может у кого-то из коллег найдется старый и лишний. Директор же обещал нам, что будет сгружать его фотографии на свой компьютер и таким образом сохранит их до нашего следующего приезда. Так мы узнаем, что хочет нам рассказать Паша…

* My flexible friend одиома из английского фильма «Мистер Бин», означающая «гибкий, свободный, легкий, милый, приветливый… друг»

Фотографии Паши Кыштымова, которые он сделал в нашем коротком присутствии…

Донбасс: «Ожидание счастья…»

.

Один из любимых мной современных фотографов постсоветского пространства. Одни из любимых фотографии. Очень рад, что вышла книга фотографа Александра Чекменёва «ДОНБАСС»

Мои искренние поздравления!

«Больше десятилетия спускается фотограф Александр Чекменёв в «самокопки» Донбасса — нелегальные шахты угольного региона Украины. Вместе с горняками делит воду и хлеб, их страхи и радости. Результат этого труда — работа, погружающая нас в самое сердце угольного бассейна, книга, открывающая его душу — горькую, шальную, потерянную…»

«Ожидание счастья, недостаток и чаяние тепла и уюта, застывшее комом: «Что же завтра?» пронизывает большинство работ его серии. Вместе с Донбассом Чекменёва, труд горняка, громко воспетый на советском пространстве, обрел свое иное лицо. Уголь — «черное золото» эпохи социалистических идеалов, в его работе — уже больше не благородное топливо. Уголь Чекменёва — это зябкое, бездушное слово — «сырье». Его уголь — это «порода» иной эпохи Донбасса, той эпохи когда добыча его обозначает лишь борьбу за выживание, часто гибель, в лучшем же случае — скудный доход плененных им тружеников…»


Книга «Донбасс» — это в первую очередь повествование, повествование правдивое, временами жестокое, и именно этим удивительно человечное. В нем нет тонких ходов, художественных реверансов, красивости кадра, ее автор не заигрывает со зрителем и не дарит ему надежды. Художественный язык Александра Чекменёва открыт и точен, он впитал в себя горькую суть горняцких будней, безрадостный поток размышлений о сути труда и смысле жизни…»

Работа Александра Чекменева «Донбасс» открывает книжный проект Кременчука Андрея — серию фотомонографий авторов стран бывшего Советского Союза в немецком издательстве Kehrer.

Книгу можно приобрести on-line на Amazone.de

P.S. Другой проект Александра Чекменёва — «Паспортизация» — можно посмотреть здесь…

Хочу быть фотографом в эпоху Мезолита :)

В краеведческом музее Екатеринбурга, в зале археологии мне кажется, что если бы я жил  10 тыс лет назад, то люди мезолита понимали бы мои фотографии лучше, чем некоторые современные критики потому, что древние передавали память поколениям визуальными символами и образами так как у них не было другого способа передачи информации, например, с помощью букв алфавита. Считается, что изобретение алфавита является величайшим достижением цивилизации, но мне кажется, что в его изобретении  есть существенные утраты для человека и общества — «визуальное мышление». Прежде всего то, что мы разучились понимать символы и образы древних так, как это понимали они, утратили эти навыки, способности и традиции потому, что в нашей культуре преобладает вербальное понимание мира и его объяснение несмотря на то, что первичным является «образ», а не его значение, описанное с помощью алфавита.  «Культ письма» существовал вплоть до изобретения фотографии, лишь фотография разрушила эту «авторитарность» и снабдила представление о прошлом в изображениях претендующих также как и «письмо» на «объективную реальность».  Этой истории не тысячелетия, а всего лишь полтора столетия, но в этом реальная заслуга фотографии — разрушение «авторитарности алфавита и слова».

Светлана Савченко, археолог, старший научный сотрудник и милейший человек рассказала мне, что на Урале есть захоронения людей времен мезолита без голов и есть отдельные захоронения голов без тела. Никто не знает причины этого, но детали и примеры этому можно найти на древних рисунках в том числе, однако, мы не понимаем их и чаще всего объясняем по-своему: «Есть несколько способов изготовления наконечников стрел, — говорит она, — я как археолог попробовала все из них, но мне было легко изготовить наконечник только одним способом и когда я делала его лично, то понимала с чем сталкивались древние люди в их производстве на собственном примере. Я чувствовала и понимала почему некоторые делали это одним способом, а некоторые — другим и это единственная наша связь с древними людьми через десятки тысяч лет».

На каменных наконечниках существует множество не понятных символов. Для чего они? Что значат? — Никто не знает, но, очевидно, они имеют какую-то символику и какой-то смысл. «Мы не можем «читать» эти символы и понять смысл», — говорит археолог: «Для нас это «неизвестный язык образа».  Вот наконечник стрелы похожий на водоплавающую птицу. Почему? — «Мне кажется это стрела не для охоты на животных, а для передачи сообщения из одного мира в другой, — считает археолог, — В древности было три мира: верхний (небо), средний (где жил человек) и нижний (вода или дно океана). Водоплавающая птица, считалось, могла существовать в трех этих мирах и с помощью стрелы с образом водоплавающей птицы можно было передать «сообщение» из одного мира в другой…»
В музее есть самый древний в мире деревянный Идол — 10 тысяч лет (Мезолит). Существует только два способа естественного сохранения такого рода артефактов — в торфянике и в леднике. В прошлом веке  на Урале такие древности находили случайно (обычно) потому, что искали золото, а не артефакты. Чтобы выкопать шурф и достичь «золотой жилы» было необходимо вскрыть почву, потом торфяник… там то и находили сохранившиеся в результате отсутствия кислорода древности в виде захоронения черепов, скелетов, стрел и идолов…

По поводу этого Идола существует несколько гипотез, но мне лично симпатична только одна и ее автором является археолог Светлана Савченко. Символы, считает она, сделанные на Идоле рассказывают нам о сотворении Мира. Не больше и не меньше. Сотворение Мира практически во всех мифах начинается с сотворения воды, исключением является лишь «африканское сотворение», где все произошло из одной точки. (Кстати, наибольшее соответствие с космогонической теорией возникновения Вселенной).

На Идоле (сверху вниз) в самом верху — Дух — объемная голова и далее вниз:
— символы воды
— символы неба
— символы растительного мира
— символы животного мира
— символ женщины и только в конце (внизу)
— символ мужчины

Я всегда думал, что мужчина был последним, кого сотворил Бог для развлечения женщин. Но последние, как показывает практика, становятся первыми и не только в религиях. Так или иначе, но мне кажется, что в археологии и фотографии есть нечто общее, некое «де-жавю», которое передалось современному фотографу от древнего человека мезолита, когда последний изготавливал свои первые инструменты, но так и не мог изготовить свой фотоаппарат.

Древние изображение женщины.