О фотографах
"Иди и смотри…"
Попробуйте представить себе: человек невысокого роста, в джинсах с подогнутыми внизу штанинами как это когда-то было модно, с длинными как смоль черными волосами, с большими голубыми глазами навыкат и с камерой на груди, быстро просматривает ваши фотографии и говорит: «Снимать войну и смерть — нужно иметь мужество, но заниматься фотографией — нужно иметь терпение и эстетическое восприятие жизни». Так или примерно так — на меня это произвело впечатление, но понимание пришло только после первой войны и первой увиденной смерти.
«Человек в джинсах» был Фарит Губаев, а произошло это в 1989 году в редакции газеты «Вечерняя Казань», когда я вернулся с репортажем о вводе десантных войск в город Тбилиси под руководством генерала Лебедя. С тех пор, отведенные мне десять лет на войну, я потратил на поиск фотографии с сюжетом между «эстетикой смерти» и «красотой жизни». Не нашел. Нашел лишь ужас и страх.
Фарит Губаев, имея высшее журналистское образование и огромный стаж работы в прессе, к фотографии всегда подходил с позиции эстетического начала. Что называется «репортер-художник» с амбициями возвести репортаж в ранг искусства. Конечно в кадре было событие или нужный для редакции герой, но параллельно, он всегда пытался решить творческие задачи. Порой для него были важнее световые блики,тени и какие-то необъяснимые состояния души, что может выразить только фотография и к чему стремился Фарит. Он часто слышал упреки в излишней красивости своего кадра, отсутствии жесткости в сюжете, так свойственной для фотожурналистики. Но он не спорил с редакторами потому что имел уверенность: в основе красоты всегда лежит гармония, которую необходимо найти и это уверенность исходила из того, что если красота не спасет мир, то спасет, по-крайней мере, фотографию. Тоже своего рода мир.
Умение видеть красоту в обыденной жизни, как мне кажется, он научился вместе с группой казанских фотографов «Тасма», которая нелегально в 70-80х прошлого века, изучала фотографии, творчество Картье Брессона и Дианы Арбус (практически неизвестные тогда в среде даже профессиональных советских фотографов) по репродукциям, привезенным Ляляй Кузнецовой из Вильнюса. Это был своего рода «фотографический самиздат», а фотоклубы типа «Тасмы» — рассадником «фотографического диссиденства» в СССР на фоне оголтелой пропаганды газеты «Правда» и агентства ТАСС, тиражирующих передовиков производства и портреты вождей партии.
Группа «Тасма» умерла вместе со страной Советов. Наверное это был естественный процесс. Но фотографы остались, осталась память, остались их фотографии-отпечатки, которые положили начало совсем несоветской фотографии и которые были основаны на честности и чистоте взгляда автора, на умение показать человека таким какой он есть и вместе с тем увидеть в нем красоту. Это и было тогда новой задачей фотографии и это до сих пор является задачей любого искусства. И если быть честным до конца, то никто и никогда из наших современных критиков и искусствоведом так и не исследовал процессы формирования полулегальных фотоклубов во время Советского Союза, формирование и зарождение действительно документальной фотографии и непосредственное влияние западных фотографов, прежде всего Картье Брессона.
И когда я слышу сегодня от утомленных «полудевочек» и похотливых мальчиков, озабоченных унисексом в современном актуальном искусстве: «Ах, опять этот Брессон, так скучно, придумайте уж что-нибудь новое…», то мне стоит неимоверного усилия сдержать себя чтобы не повторить финальный монолог героя из романа «Это я, Эдичка».
С Дианой Арбус Фариту не удалось встретиться, она покончила с жизнью раньше чем Советский Союз совершил над собой акт «самоубийства» и «железный занавес» пал. Но Губаев познакомился с Картье Брессоном в Париже, даже сделал его портрет. Известно, что Брессон принципиально отказывался фотографироваться, но когда Фарит рассказал ему историю группы «Тасма», как фотограф Брессон изменил виденье нескольких десятков фотографов где-то «почти в Сибири» в коммунистической стране, то основоположник целого направления в документальной фотографии, понятное дело, не мог отказать в позировании… может быть в надежде, что портреты Ленина-Путина-Медведева хотя бы в фотоклубах — заменят на портреты Брессона.
Фарит всегда жил между Казань и Москвой, между городами. Он всегда говорил про какие-то идеи, выставки, книги… много планов. И при всем при этом всегда что-то снимал. Я помню его комнату в коммуналке на Бауманской, заваленной книгами и с большим окном у которого он постоянно кого-нибудь снимал, когда я наведывался к нему слегка пьян. И если я мог стоять на ногах, то он и меня ставил у этого окна. Я не знаю зачем он делал это. Может быть потому, что в комнате всегда играла музыка…
Я помню Фарита в качестве арт-директора в Фотоцентре на Гоголевском, где он такой маленький, уже сильно хромающий на одну ногу, с длинными всклоченными волосами, заседал за огромным чиновничьем столом, опять таки заваленным книгами и фотографиями, принимал «посетителей», среди которых, чаще всего, были полу-пьяные фотографы и такие же художники.
Я помню увлечение Фарита живописью и помню как он рисовал «акварели цветограммы» сидя в сумерках. Чудесно и романтично. Потом он показывал их друзьям и товарищам. Я тоже не знаю зачем он делал это, «цветограммы» не производили на меня впечатления, я всегда жил если не в сумерках,то в монохроматическом свете уж точно.
Когда я был в последний раз у Фарита дома уже в Казани, то первым делом он показал мне отличную акустическую систему для музыки с огромным телевизором в центре. Все это занимало примерно половину его маленькой квартиры. Другая половина была опять таки завалена книгами и фотографиями. Казалось бы ничего не изменилось, но вместе с тем изменилось многое — у нас появилась возможность не только смотреть в прошлое, но и видеть его.
Однажды, лет двадцать назад, я снял как на Фарита Губаева понеслась неуправляемая лошадь во время Сабантуя в Казани. Я даже цинично опубликовал эти фотографии. С тех пор, я много что слышал от Фарита о переломах, протезах, больницах и врачах. Скорее всего эти события не имеют под собой непосредственной связи, но именно так отражает сейчас моя ассоциативная память. Все началось тогда, когда он попал под лошадь, а я снимал вместо того, чтобы выступить в роли Александра Матросова. А может быть мне это только сейчас так кажется потому, что спустя десять лет на меня самого «наехал» КАМАЗ, а потом снимало телевидение как разрезают автомобиль-такси и извлекают почти не мое тело. Я смотрел потом это по телевизору. Друзья сделали запись.
Фарит уехал из Москвы и вернулся в Казань потому что нуждался в целой серии срочных операций и уже с трудом мог двигаться. Выбора просто не было. Я не знаю, что там чувствовал летчик Маресьев, когда отморозил ноги, но очень хорошо знаю чувства фотографа, который не может ходить.
Так и получается, чтобы иметь мужество и понять эстетику смерти — совсем не обязательно ехать на войну и только терпение и красота жизни может спасти тебя в этой ситуации. Немного пафосно, но почти правда.
Дальше — хуже потому что есть только два варианта смерти: умереть героем под аплодисменты и умереть духовно за долго до своей физической смерти. Второй вариант самый ужасный в нашей профессии. В начале ты теряешь коллег, они не звонят тебе больше. Потом теряешь товарищей, они не приходят к тебе в гости. Дальше — становится меньше друзей. Потом родственники и самые близкие люди начинают смотреть на тебе как-то странно. А ты лежишь и не можешь двигаться. Ты понимаешь — умираешь и что есть только один шанс сохранить не столько свою физическую жизнь, сколько свое окружение без которого невозможно твое существование. Ты должен встать и пойти. Или взять и умереть. Это и есть мужество — сделать выбор. Я знал людей, которые выбирали смерть, но больше было тех, кто выбрал жизнь и они победили.
А потом были «побрекушки» и звание «заслуженного деятеля культуры» — со стороны министерства Культуры, а со стороны медицины – инвалидность. Но больше всего был симпатичен специальный приз, который вручил лично Премьер министр Татарстана – автомобиль – полная неожиданность для Фарита Губаева. Но ирония заключается в том, что Губаев никогда не управлял автомобилем и вряд ли будет это делать в своем нынешнем положении.
Когда Ляля Кузнецова (она тоже состояла в группе Тасма) увидела совсем новые фотографии Губаева, то сказала со свойственной ей прямотой: «Боже мой, Фарит, ты с трудом двигаешься, а так много снимаешь оказывается!» Когда я год назад говорил с Кузнецовой на ее кухне, делал интервью для фильма, она с трудом отвечала на мои вопросы до тех пор, пока я не убедил ее поехать снимать лошадей и цыган. Следующие два дня она была в такой же форме как лет двадцать назад, а через несколько месяцев уехала снимать в Узбекистан. На самом деле настоящему фотографу надо очень мало, надо чтобы ему поверил кто-нибудь и доказал необходимость его существования в профессии. Когда это будет, тогда у нас будет фотография, будет преемственность и свои собственные традиции, основанные на человеческом отношении друг к другу, а не на пропаганде государства или фиктивности современного искусства.
В серии фотографий, которые здесь представлены — это символ, своего рода дорога от Казани в Турцию и до Парижа, путь, который прошел Фарит Губаев и никто не знает куда он отправится дальше. Он просто идет и наблюдает. Мы можем наблюдать за ним, а можем сами идти и наблюдать за жизнью.
Фото Фарита Губаева
Специально для ресурса www.photographer.ru к виртуальной выставке.
А также в ближайшее время откроется реальная выставка Фарита Губаева в Казани.
"Казанская фотография"
Говорят что фотограф подобно несчастному влюбленному — всегда готов рассказать свою историю. Каждый слышал такие истории. Но несмотря на это большинству современных фотографов суждено полное забвение еще и потому, что они видят и снимают то, что хочет видеть или даже снимает сама толпа. И если современной фотографии позволить подменить собой все известное изобразительное искусство, то искусство просто исчезнет благодаря безмозглости народных масс, вооруженных фотоаппаратами как красноармейцы винтовками.
Так вдруг написал потому, что вспомнил историю Фарита Губаева (Казань), рассказанную им лет двадцать назад в редакции газеты «Вечерняя Казань». Представьте себе: Человек невысокого роста, в джинсах с подогнутыми внизу штанинами как это было модно, с длинными как смоль черными волосами, с большими голубыми глазами навыкат и с камерой на груди говорит вам: «Снимать войну и смерть — нужно иметь мужество, но заниматься фотографией — нужно иметь терпение и эстетическое восприятие жизни». Так или примерно так — на меня это произвело впечатление, но понимание пришло только после первой войны и первой увиденной смерти. «После первой крови» как говорится.
Творческая группа фотографом «ТАСМА» (Казань) вообще оказала на меня огромное влияние не только как на фотографа, но и на мое формирование как человека. Долгое время Фарит Губаев был председателем этой группы, несмотря на все перипетия как в самом творческом союзе, так и в стране в целом. Казанская фотография конца 80-х годов умирала также быстро, как умирало все вокруг. Я так и не успел стать «членом» когда-то «элитной и легендарной» группы «Тасма» и до сих пор сожалею об этом.
Думаю и так понятно, что в то время группа Тасма противопоставляла себя официальной фотографии, показывала социальные аспекты общества, откровенно говорила о положении человека в государстве. Группа объединяла в себе совершенно разных фотографов по стилистике и жанру. Там были документалисты, фотожурналисты, арт-фотографы и пейзажисты… Главным объединяющим звеном была не только фотография как таковая, а сама идея: по-новому, по-другому, честно рассказывать об обществе и о себе. Это сейчас понятно, что вот такие маленькие группы фотографов по всей стране сохранили для нас ту «объективную реальность», которая действительно имела место быть за пеной официальной пропаганды, невежества масс, лицемерия и лживости государства. Всего того, что сейчас некоторые критики и искусствоведы называют «наивным искусством» 70-х и 80-х годов. Это было далеко не наивное искусство и не искусство вообще. Это была пропаганда в защиту безмозглости народных масс. Этим занимался ныне всеми глубокоуважаемый Александр Родченко, эту традицию продолжили уже менее уважаемый товарищ Генде-Роте (ТАСС), который снял Юрия Гагарина в фуражке и товарищ Ахломов (газета «Известия»), который больше известен тем, что собирал автографы у знаменитостей будучи фотографом. Их была добрая сотня — номенклатурщиков от фотографии и сегодня представленных в виде «наивного искусства фотографии». Смешно просто. И противно.
Группа Тасма возникла на окраине города Казани в 70-е годы из фотоклуба «Волга» при ДК имени Ленина в пролетарском районе, который до сих пор так и называется «Соцгород».
Название Тасма было от части продиктовано конъюктурными соображениями и поисками компромисса с известным казанским заводом «Тасма», производителем в том числе популярной в советское время фотопленки «Тип-17», предназначенной для космической аэрофотосъемки, но также приспособленной казанскими фотолюбителями для своих творческих потребностей. Пленка имела достаточно высокую чувствительность, мелкое и ровное зерно, но обладала высоким контрастом, который можно было уменьшить с помощью так называемого проявителя «Жан-Фаж». 300-метровые бобины этой пленки, упакованной в цинк, нелегально выносили с завода и распространяли в Казани, Чебоксарах, Москве, Вильнюсе, Риге, Тбилиси среди «фотолюбителей». «Цензурные фотографы» того времени пользовались Кодаком (высший эшелон «галстучников») или «шосткой» А2 (те, кто был подальше от власти, но работал в центральной прессе). Мне так кажется, что последнюю 300-метровую бобину пленки из Казани в Вильнюс, лично для вдовы Луцкуса, увез я в 1991 году потому, что после этого Литва уже стала «враждебным» государством если не Татарстану, то России уж точно.
В том числе и благодаря фотопленке «Тип-17» казанская группа Тасма имела самый тесный круг коммуникации среди остальных фотографов страны: Владимир Семин, Валерий Щеколдин, Витас Луцкус, Антанас Суткус, Александр Лапин, Борис Смелов, Борис Михайлов, Валерий Арутюнов… Так или иначе, они все были знакомы и поддерживали друг друга в ущерб собственного эгоцентризма, которым обладал практически каждый из них.
Первоначально члены группы Тасма собирались в квартире Ляли Кузнецовой (она была председателем группы), потом в архитектурной мастерской, где работал Борис Давыдов, потом где придется. Их «Марксом и Энгельсом» в одном лице был Картье Брессон, тогда еще мало известный даже в профессиональной среде советских фотографов. Его книги можно было увидеть только в библиотеке имени Ленина (Москва) или почитать одну-две статьи — полные сарказма и коммунистической иронии в журнале «Советское фото», да и то уже на заре Перестройки. «Идеологом» и вдохновителем стиля Картье Брессона был Александр Тамбулов (Тбилиси) или просто «Грек» (В настоящее время живет в Москве). Фотографии, подобно антисоветскому самиздату, копировались и передавались из рук в руки, несмотря на то, что в них мало было чего порочившего советский строй, но насмотревшись зарубежной документалистики, наши советские фотографы могли сами начать снимать то, что снимать нельзя. Так оно и случилось на самом деле.
Практически большинство фотографов Тасмы сотрудничали с газетой «Вечерняя Казань» — прогрессивной и либеральной по тем временам. Со всеми ними, я и познакомился через эту газету. Когда я собрался ехать на землетрясение в Армению, не имея не только никакого опыта, но даже представления о работе советской прессы и когда я объяснил свою мотивацию Виталию Хашеву (ТАСМА, фотограф газеты), то он сказал очень правильные, понятные и простые слова: «Езжай, наверное тебе это надо…» и вручил мне коробку Nikon с набором оптики. Это было невероятно и, как мне кажется, последней каплей моего превращения в фотографа, а «Вечерняя Казань» стала первой городской газетой в СССР, которая передавала мировые новости от своих собственных корреспондентов (1988). Дальше новостей было больше. Тогда мы понимали, что централизации и «руководящей роли» в СМИ СССР пришел конец, по крайней мере в рамках отдельно взятой газеты. А сегодня пришел конец тому, ради чего мы все это делали. Журналистика быстро трансформировалась и на смену советской пропаганде пришел гламур и ангажемент.
Пионером и курьером между Западом и Казанью в группе Тасма стала Ляля Кузнецова, она увезла в Париж не только свои фотографии, но и фотографии других ее членов. Это было началом конца изоляции группы, но вместе с тем, это был и конец самой группе — они потеряли «единство». Однако первым, кто покинул советскую Казань навсегда был фотограф Сычев, еще при Советской власти и ему удалось вывести весь свой архив в Париж. Всю оставшуюся жизнь он работал во французских агентствах и журналах, а ныне, насколько мне известно, собирается уйти на пенсию и заняться тем, что вообще никаким образом не связано с фотографией. Может быть живописью, а может быть просто флористикой.
Совсем недавно Фарит Губаев сказал мне: «Знаешь, все считают, что казанской фотографии больше не существует. Что группа Тасма развалилась на частицы-фотографов, которые по одиночке исчезли в новом мире, что мы, ее основатели, стали пенсионеры и как все пенсионеры никому не нужны и больше не имеем отношения к современной творческой фотографии или современная творческая фотография не имеет больше отношения к нам».
«А как же преемственность? — думал я: «Как же значение «мастерская», «казанская фотография»? Это же были не какие-нибудь нынешние «семинаристки» за «мелкий прайз» готовые поглазеть на «гуру-самовыдвиженца», а потом написать в своей творческой биографии: закончил курсы по фотожурналистике в театре Карабаса-Барабаса. Это было естественное объединение по признаку личности, а не по определению «я — начальник, ты — дурак». Это был каждый со своей индивидуальностью и своим мироощущением, со своими амбициями, с бесконечными разговорами и дискуссиями о фотографии, ее смысле и функциях в обществе и искусстве. Неужели это не имело под собой ничего кроме как стать забытой памятью поколения и выброшенной на помойку фотографией «времен Очакова и покорения Крыма?» Как же такие фотографы как Ляля Кузнецова, Риф Якупов, Фарит Губаев, Владимир Зотов, Валерий Павлов, Василий Мартинков, Борис Давыдов, Эдуарт Хакимов… по фотографиям которых я узнал совершенно другой мир, который «видел, но не замечал прежде». Как же быть с фотографиями, которые формировали не только виденье, но и понимание жизни и мировоззрение человека разумного. Разве это не имеет больше отношения ко мне?
Еще как имеет и я пока точно не собираюсь на пенсию. Почти уверен, что для моего коллеги Олега Никишина это тоже имеет значение, хотя и он не состоял в группе Тасма. Мы не успели. Мы из Казани «уехали на войну» и не вернулись, нам просто больше некуда было возвращаться.
Сейчас так очевидно, что наше поколение фотографов ходило на войну с таким же настроением как сегодня «девочки» ходят на дискотеку снимать клубную жизнь. У нас были разные задачи, которые перед нами поставило время и обстоятельства, но мы каждый по-своему поняли это благодаря преемственности. В этом причинно-следственном звене не случилось бы следствия, если бы не было причины. Мы никогда не стали бы снимать развал страны и череду бесконечных локальных войн, если бы не знали и не видели «другую фотографию», «другое мироощущение». Практически никто не снимал это из «цензурной прессы». Мы никогда бы не стали первыми в стране «стрингерами» и не называли бы себя «фрилансерами» — «свободными и честными» просто потому, что такой культуры и института в фотографии за «железным занавесом» до нас никогда не существовало… мы взяли это не только с Запада, но и от фотографов-нонконформистов. Этого бы ничего не было, как не было у нас в фотографий настоящего Беломорканала, не было репрессий и голодомора, даже не было Отечественной войны без фальсификации, не было психически здоровых, запертых в психиатрических больницах в нечеловеческих условиях, не было инвалидов и инакомыслящих, не было политических заключенных и не было диссидентов, не было секса и тем более порнографии. Так и получается, что каждому фотографу достается свое время и он сам решает чем ему заняться в отведенный промежуток жизни. Но проблема в том, что понять «свое время» удается лишь в будущем, которое может принадлежать уже какому-нибудь другому поколению фотографов.
Только тогда, когда я курю гашиш, я способен быть позитивным и забыть историю моей страны или принять историю отечественной фотографии за «чистую монету» искусства. Но парадокс в том, что в нашей стране запрещено употреблять наркотики, однако, это не мешает плодиться огромному количеству фотографов типа с «позитивным мировоззрением», идолопоклонством, чинопочитанием, рабской психологией и фиктивной верой в светлое будущее… Скорее всего, это тоже своего рода преемственность поколений: «Хотите похудеть? — Спросите у меня как!» или лучше: «Хотите быть фотографом? — Научитесь говорить по-английски!» — современное мракобесие и все та же безмозглость народных масс. По сути ничего не изменилось… так и будем жить в параллельных мирах без видимых и визуальных точек соприкосновения.
Фотографии ТАСМЫ сверху вниз: Эдвард Хакимов, Борис Давыдов, Ляля Кузнецова, Валерий Павлов, Фарит Губаев, Риф Якупов, Владимир Зотов, Василий Мартинков
Update: Я получил несколько личных писем в связи с рассказанной историй о группе ТАСМА и «казанской фотографии» в том числе одно из них от Фарита Губаева. С его разрешения и почти полностью я публикую это и если у кого-то есть еще информация или просто желание высказаться, то я с удовольствием соберу все в этом посте о «казанской фотографии». Спасибо.
Фарит Губаев: «…Крестным отцом и первым руководителем ТАСМы был Володя Богданов. На тот момент самый авторитетный среди нас фотограф.Человек потрясающего обаяния и созидательной энергетики. Его персональная фотовыставка в Изомузее стала огромным событием в жизни Казани. Это он затеял переворот в клубе Волга -в результате мы -группа единомышленников-ушли, хлопнув дверью Дворца культуры! Стояли в некоторой растерянности на ступеньках и не знали куда податься. Ляля предложила пока собираться у нее.
Вторым мощным и созидательным шагом была поездка Кузнецовой в «фотографическую мекку» — Вильнюс. Многие из нас тогда мечтали побывать в Литве, но решилась на это только Ляля. Как засланный казачок, она привозила из Вильнюса в Казань репродукции из фотоальбомов Брессона, Дианы Арбус и других малознакомых нам фотомастеров.
В Вильнюсе фотообщество Литвы имело богатейшую библиотеку по фотографии.Через Лялю этот «фотографический родник» стал доступным и для группы ТАСМЫ. Мне самому молодому фотографу в группе пришлось возглавить Тасму,т.к. Богданов уехал из Казани покорять Север, для чего переехал жить в Норильск.
Еще в клубе «ВОЛГА» 10-12 фотографам самых разных возрастов и профессий перестали нравиться одни и те же разговоры о пленке и сортах бумаги, а начавшееся брожение в умах ждало точки кипения… Ею стала информация о том,что наши дебаты на заседаниях клуба фиксируются и передаются в особые органы… Излишняя блительность старших товаришей ускорила наш уход на улицу из теплых стен Дворца культуры.
Брессон произвел революцию в наших умах. Вот она настоящая фотография-решили мы.Его фотографии были нашими учебниками. Конечно, не все понималось, было много споров и попыток расшифровать фотоязык АКБ. (Анри-Картье-Брессон) Но главное было достигнуто-мы уже по другому смотрели на мир и друг на друга. Спасибо старшим товарищам и за это…Мы настолько были увлечены Фотографией,что не заметили как быстро прошли долгие годы застоя . И я считаю себя счастливым, т.к.успел лично сказать А.Брессону (Губаев также снимал его в Париже) про казанскую ТАСМУ и про то, что он был и есть наш главный учитель.
И еще.Ты приводишь мое рассуждение о фотографе на войне и эстетическое развитие фотографа. Самое интересное-сегодня, спустя двадцать лет, я снова готов повторить эту фразу.Мое постоянное общение и изучение основ живописи, любовь к музыке и хорошему звуку, и верность Фотографии стали основой удачных фотографий. Я благодарен своим коллегам по группе за помощь в постижении мира фотографии. Когда-то, в начале 70-х- я придумал тост-всегда второй-за НЕЕ!Фотографию!!! Тост прижился. И сегодня многие мои коллеги этот тост произносят. По документам, я давно на пенсии по инвалидности, но живу фотографией и верен ей поболее многих молодых и здоровых фотографов Казани…»
Кто то знает что такое СМА?
Предложение арендовать комнату в квартире: «8.06.09 11:24 <Метрополис> лот 0023 Уютная комната в однокомнатной квартире. Хазяйке 35 лет, проживает на кухне. Милая доброжелательная девушка, фотограф.В квартире есть всё необходимое для комфортной жизни, кроме СМА.Срочно».
