Российский провинциальный город всегда похож на дом в котором недавно кто-то умер. И, как принято у православных, у подъезда этого дома стоит крышка гроба с традиционным крестом и венками, украшенными пластиковыми цветами и черно-красными ленточками с сентиментальными пожеланиями-надписями усопшему. А вокруг разруха, апатия и нищета. Так создается иллюзорное чувство, что герои умирают, а новые не рождаются.
Наши чувства — это наша защита. Мы все умираем не вдруг, а по частям — медленно теряем все то, что с легкостью приобрели в первой половине жизни. Теряю я, теряют меня и мы уверенно и закономерно стремимся к точке сингулярности, где прошлое, настоящее и будущее сливаются и не имеют смысла. Если верить Богу и Канту, наша душа — подобна вечности, то и дело наполняется иллюзиями и теряет их через сомнительные артерии любви и ненависти.
Почти любой фотограф сталкивался с проблемой, когда люди категорически отказываются сниматься на фото. Будь то похороны, рождение или повседневная жизнь. Тому может быть множество причин, но одна из них — мистическая вера, что фотограф «крадет» часть человеческой души.
Фотографии зашивали в различного рода амулеты, носили на груди или, как в настоящее время, в портмоне, кошельках и дамских сумочках. Все это часть одного поверья к которому можно по-разному относиться, но факт остается фактом, фотография как образ и по ныне несет в себе «тайну», которая чуть больше химического или иного процесса передачи информации.
На заре фотографии было совсем жуткое поверье: считалось, что если сделать фотографию умершего человека, то его душа переселится в отпечаток на бумаге. Причем мастерство фотографа заключалось в том, чтобы мертвого сделать на снимке максимально похожего на живого, поэтому было важно снять ушедшего в мир иной чем раньше, тем лучше. Желательно сразу после смерти или за миг до этого, в «точке сингулярности», чтобы душа окончательно не покинула уже ненужное тело… Эту фотографию можно поставить на комод, тумбочку у кровати и быть всегда вместе с умершим человеком. Фотограф же, подобно «богу» изготавливал «новое тело» для старой души.
(Из таких фотографий была сделана «Книга мертвых», «Book of the Dead» Victorian Post-Mortem Photography, фрагменты которой можно посмотреть здесь .
Люди в принципе удивительны. Они настолько чувствительны и проницательны, насколько так или иначе это касается их. Простота заключается в том, что смерть касается каждого. Другими словами, они чувствуют, если хотите, бессознательно видят, что душа ваша или аура, как принято сейчас говорить, терпит крушение, готова оторваться от сознания в котором зияет такая бездонная черная дыра и засасывает все окружающие в бездну. Это и есть — состояние сингулярности. Его можно наблюдать у солдат, изуродованных войной; у женщинам, потерявших своих детей или просто у прохожего, которому случайно взглянешь в глаза и вдруг почувствуешь — смерть где-то неуловимо рядом… Наверное это одна из причин благодаря которой, мы избегаем больных, немощных или просто людей, стремительно и обреченно летящих к смерти.
Когда я снимал Адрея Сахарова 14 декабря 1989 года в Кремле, я не знал, что через два часа он умрет. Но обстоятельства сложились таким образом, что камера «видела и чувствовала» больше чем я… Ночью мне сообщили о случившемся. Я проявил негативы в туалете гостиницы «Россия» и был поражен насколько очевидно следует из фотографий, что человек должен умереть. И он умер. Я был последний фотограф, кто снимал его, не просто снимал, а с каким-то невероятным желанием, обусловленным то ли чувством или предчувствием, то ли тем, что легендарный академик практически всегда смотрел в мою камеру. Я не снимал ни Ельцина, ни кого-либо другого из «Межрегиональной группы» народных депутатов, я снимал только Сахарова. Эти обстоятельства повергли меня в «мистический стресс» и только когда я начал снимать войну, то уже неоднократно сталкивался с подобными обстоятельствами. Очень просто: снял человека, «а он не вернулся из боя». Или по-другому: по моим фотографиям, сделанных на войне, родственники находили своих мужей и отцов, но уже погибших. Так мне уже не казалось странным, что военный пилоты перед боевым вылетом не фотографируются. Поверье. Если сфотографируешься — не вернешся на землю. Я старался не фотографировать.
Прогуливаясь по кладбищу, рядом с типичным провинциальным российским городом, и рассматривая портреты на могильных крестах, я вдруг отчетливо понял, что фотография и есть тот метод, благодаря которому прошлое сливается с настоящим и никогда не будет будущем. Состояние сингулярности. Вдруг стало как-то ясно, что вся «жизнь будет фотографией» в газете, в журнале, в книге, в семейном альбоме или на могильной доске. Другими словами фотография и есть сама смерть.
г.Кинешма на Волге.
