Witnesses of my Time

(Freedom&War, Love&Religion). In the time between 1990 and 2000, a series of small wars broke out in and between different of former republics of the Soviet Union. Most of these wars were nothing more but a sort of a clash between the communist structures and reformers, or between the Orthodox and Muslims, but also many persons of doubtful background, as all of these conflicts saw the involvement of the remaining exSoviet and Russian military and political structures to one degree or the other.

It were wars poorly known for the world by the different reasons, but not less bloody wars and as a result — brought tens thousand human victims after crash of the USSR; brought tens thousand without freedom and love, and never become to religion. That’s kind people — my witnesses. Slide-show (pics & sound) in Flash.

Старый дневник: Косово

(Косово, июль, 1999) Если бы я был столь же эмоционально взвешен как генерал Wesley Clark, я бы сказал: я знаю место в Косово где сербы и албанцы могут спокойно жить вместе. Я бы даже не согласился с сербским священником Амфилохием, который изо дня в день повторяет одно и тоже: «Зло за зло. Замкнутый круг.»

Но для тех кто не солдат и не священник, кто не стреляет и не читает проповеди, остается лишь одна возможности — идти и смотреть. Никому не интересно твое мнение. Я видел как сербский мужчина Влада прогуливается с албанской девушкой Мэри, взявшись за руки; как албанский старик делится сигаретой со старым сербом; как люди часами могут валятся на траве, подставив свои лица солнцу и не спорить о том, для кого оно светит больше.»Солнце пока одно на всех,- говорит Мэри,- мы разделили лишь Землю. Нам досталась эта больница.»

Им досталась психиатрическая больница города Stimlje. Здесь мало что изменилось с того времени когда эту территорию контролировали сербские военные. Впервые недели войны, когда я увидел этих людей, праздно валяющихся на травке во время воздушной бомбондировки НАТО, я лишь успел подумать: боже мой, в их сознании не хватает лишь одного — присутствия войны. Но я торопился в бомбоубежище, отчетливо слышал гул самолетов и сирену «воздушной опасности».

Как тогда, так и сейчас, они живут в другом измерении в котором не укладывается понятие национальной ненависти и убийства. Как раньше так и сейчас, я не нашел здесь врачей и медсестер, кто мог бы разумно объяснить мне происходящее. Я не знаю кто кормит этих людей и кормят ли вообще. Я лишь видел как они ищут продукты в мусорных баках, стреляют сигареты, протягивая руки из- за высокого забора, который окружает территорию больницы. Я встретил лишь «охранника» у ворот — бывшего пациента этого заведения. Бывшего потому, как он объяснил, «Я уже вылечился и поэтому охраняю других».

Мимо этого забора с колючей проволокой, всего лишь в двух шагах, проходят сотни машин с гуманитарной помощью из многих стран мира, тысячи людей рассуждают о гуманизме и правах человека. Эту ужасную несправедливость, на мой взгляд, легко объяснили мальчишки, которые играют рядом с забором, иногда дразнят больных или кидают в них камни: «Они дураки, им ничего не надо, они и так счастливы…»

Мэри из Косово Поле, говорит на четырех языках и она охотно устроила экскурсию для меня по больнице в которой нет ни одного врача. Познакомила со своим другом, он был увлечен идеей стать натовским солдатом и для этого сделал себе деревянный автомат. «До войны, — говорит Мэри,- Он хотел быть самураем потому, что однажды нам показали американский фильм про них…Тогда, — смеется Мэри,- Он сделал себе большую саблю….но на самом деле, он безобидный…что увидит, то и повторяет как попугай…».

Всего лишь в двух десятков километров от сюда, три дня назад, были убиты 14 сербских крестьян, зверски убиты. Очевидно, кто-то повторил то, что однажды увидел. Иначе невозможно объяснить ту степень жестокости с которой было совершенно убийство. Это сделали не психически больные люди, это сделали люди, которые живут среди нас, не за высоким забором, который охраняет бывший психбольной и у них были не деревянные автоматы. Мы почти не замечаем этих людей потому, что они такие же как мы. Но можно идти и смотреть по-сторонам и непременно кто-то встретится из тех, кто убил или собирается это сделать, не только в Косово, они везде.

Если смотреть, можно увидеть как представители KFOR и множество журналистов пытаются найти контакт с семьями убитых. В маленькой деревне Грычко, у забора почти каждого дома стоят десятки журналистов: что-то снимают, используя телескопическую оптику потому, что не могут войти в дом, то ли в силу деликатности, то ли по иным причинам. Все это похоже на то, как одни люди не понимают других и никто никому не может объяснить почему это происходит.

Солдаты KFOR более уверены в своих подступах: они могут войти во двор, сесть за стол, даже выпить за упокой погибших и попытаться выяснить что же произошло на самом деле… Я присутствовал при такой встрече. Просто вошел в дом и сел за стол. «На похороны не приглашают, люди приходят сами», — так я объяснил сербам. Потом пришли солдаты KFOR, они высказали свои соболезнования и стали говорить на «сербско-английском» языке, выясняя подробности:

жена убитого Евица (1970 года рождения) могла опознать своего мужа в морге Приштины по зубам, это было лишь то, что осталось от головы потому, что убить было мало, потом их тела давили тракторами, как она объясняла..

На вопрос KFOR мог ли кто-то видеть что происходило и рассказать… почти все сербы были уверены, что наверняка кто-то видел, но вряд ли расскажут вам: «Мы крестьяне,- говорит старый серб,- Вы уйдете, а мы здесь останемся». «If I tell you one more thing, I will lose my homeland or they just kill me», — почему-то перевел переводчик с сербского.

Представитель KFOR не разрешил мне присутствовать при переговорах в силу их деликатности. Я не спорил, просто ушел. Я не хотел быть участником происходящего, я только хотел смотреть. Как два месяца назад (территория принадлежала сербам), так и сейчас, я видел лишь несправедливость и чудовищную жестокость. И только в одном месте я встретил разумных людей, немного странных, но милых и не жестоких. Точнее они казались мне странными, но также как со всеми, прощаясь, мы говорили «до свидания» и целовались друг с другом; меня не спрашивали какой я национальности и из какой страны; я не должен был объяснять какую религию я исповедую: Ислам, Христианство или Демократию. Не спрашивали в отличие от сербов, албанцев или KFOR с которыми мне тоже приходилось обниматься.
Grand Hotel, Приштина, Косово.

"МИРУ — МИР!" по-советски

Больше всего не люблю после войны запах. Вонь. Это сочетание отсыревшего сожженного дерева, пластика и трупного запаха. «Парфюм«. Обоняние войны — одно из пяти важных чувств, способность к ощущению и распознаванию запаха даже минувших событий. Всегда жалел, что фотографии, как деньги, не пахнут… Если бы они пахли, то нас бы точно всех тошнило. По крайней мере на начальном этапе больше, чем от визуальных картинок «расчлененки» и прочих ужасов…

Ночью смотрел «докфильм» от «Вести-24». Оказывается грузины в течение столетий «геноцитировали» осетин и абхазов. Я просто не понимаю, где закон «о разжигании национальной розни»? Это ненависть насаждается даже не на уровне «политиков и журналистов», на уровне народов. И народы ненавидят друг друга. А «самые умные политики» говорят, что народ по-человечески можно понять… Как раз по-человечески это невозможно понять.

Грузинские дома жгут и грабят. Тоже самое с осетинскими домами. И будут жечь и будут грабить. Наверное так устроен человек. Так всегда бывает на «этнических войнах». Было в Боснии и было в Косово. В Пале (недалеко от Сараево) в «буферной зоне» (нейтральная полоса) мародерствовали отряды «русских казаков» и «солдат удачи». Это была целая «система»: ковры, телевизоры и тп с риском для жизни доставлялись в сербскую зону и продавались оптом посредникам, которые реализовывали «трофейный товар» на гражданских рынках. Я лично наблюдал это и выслушивал оправдания, что «вольно-наемникам» ничего более не остается, так как им никто не платит «за героизм на чужой войне».

За пределами Цхинвала (да и в самом городе) любая машина около брошенного дома означает — мародеры. Спросишь их, «что делаете?», ответят: «Да так, родственники здесь жили…» Однако есть случаи убийств. Не только мужчин, но и женщин. Есть и шантаж. Например, в одной деревне местная полиция собрала жителей и предъявила ультиматум: «Не заплатите 10 000 долларов — сожжем всю деревню!» (Почти официальная инфо голландского посольства)

Мира нет и вряд ли он будет. Мир между народами, как и война — состояние ведомое властью. Наверное бараны могут жить в одном стаде, но только под предводительством одного козла. Проблема в том, что слишком много стало козлов.

Фото: деревня между Цхинвали и Гори; поминки на развалинах в Цхинвали; солдат МС (миротворцы) на позиции между Цхинвали-Гори.

Let’s take a risk, buddy/Давай рискнем, приятель

Все началось с Волги. С того, что я убедил нашу команду ехать короткой дорогой из Углича в Рыбинск вдоль реки по старому «сибирскому тракту». Мы опаздывали к deadline. Дорого была ужасной, но у нас был джип и я предложил: «Let’s take a risk». Мы попробовали и шутили до тех пор, пока наш джип не утонул «по-колено» в грязи. Это был долгий вечер переходящий в ночь в лесу с комарами, «паутами» и дикими животными; мы чудом нашли трактор, позвонив «Маше из Амстердама», у которой недалеко есть дом в деревне, куда она приезжает на «летние каникулы» и знает всех колхозных трактористов. С тех пор это стало шуткой — «take a risk».

В Тбилиси мы купили билет из Еревана в Москву на завтра, а сегодня решили прогуляться «до войны» в Гори. ‘Let’s take a risk» — как всегда шутил Мишель. Мы были самые смешные журналисты: у нас был старый «жигуленок» 1986 годы выпуска, двигатель которого постоянно перегревался на жаре и не мог развивать скорость больше 70 км/час. Однако наш водитель Арчи старательно наклеил скотч на заднее стекло в виде «TV» и мы отправились на «экскурсию». Отказать Арчи в этой поездке было не очень корректно потому, что это был его единственный заработок и он тоже был готов «take a risk», скорее всего, в силу «кавказских понтов».

Мы очень медленно двигались по пустой трассе Тбилиси- Гори, а обгонявшие нас журналисты на шикарных авто махали нам руками или мило смеялись. Мы — «старомодные» журналисты.

В двух километрах от села Каспи, где базируется российский блог-пост, мы заметили спец. отряд грузинских войск (две БМДР, два бронированных джипа, две гаубицы и подразделения солдат) как раз в тот момент, когда наш «жигуленок» перегрелся, а двигатель задымил, когда Арчи плеснул на него из полторалитровой бутылки «Боржоми».

Пока Арчи разбирался со своей машиной, мы с трудом перелезли через бетонные заграждения разделительной полосы трассы и направились к солдатам, не подозревая, что они «разворачиваются на марше».

«Я — Миша из Голландии, можно вас спросить, чем вы тут занимаетесь? — классический вопрос Мишеля на русском языке.

Один из солдат (они все были без опознавательных знаков различия) повернулся к Мишелю автоматом вперед и только спросил: «Паспорт!» У Мишеля сразу сменилось настроение и он ответил: «Мы журналисты из Голландии»,- и показал свой паспорт в развернутом виде. Солдат, с небритой щетиной и совершенно «пустыми» глазами, повернул «ствол» в мою сторону и опять сказал: «Паспорт!»

Я думал ровно 1/15 секунды: показать ли мне ему мой российский паспорт или документы голландской газеты: «We just get out!», — сказал я. У него был «калашников» с опущенным вниз предохранителем. Он «нихера» не понял и только повторил: «Паспорт!» Я достал документы газеты и развернул их. «Паспорт! Такой же паспорт!», — повторил он с акцентом по-русски. Тогда вновь реагировал Мишель: «Это мой коллега, мы — журналисты, его паспорт в гостинице! Мы просто хотели спросить вас… мы — голландские журналситы…вы знаете Сандру (голландская жена Саакашвили)?» Казалось, он «нихера» не понимает и только тупо вертит свой «калашников».

В это же время остальные солдаты стали углубляться в сторону ореховых насаждений о чем-то переговариваясь на ходу по-грузински. «Мы просто уходим назад», — сказал Мишель, — «Нам ничего не надо, мы — журналисты». Мы медленно стали отходить назад… Арчи по-прежнему ковырялся с машиной. Я стал кричать ему, чтобы он заводил свой «мобиль», но он не слышал, ковыряясь под капотом и усердно поливая мотор водой. Абсурд.

«Быстро, заводи, валим отсюда!» Мы не успели отъехать как они начали стрельбу из автоматов. Такие типичные «сухие» выстрелы — короткой очередью. «В кино по другому звучит…», — пошутил Мишель, будучи мужем оперной певицы и обладающий, очевидно, утонченным слухом.

Куда они стреляли, в кого… мы ничего не понимали и просто двигались насколько мог двигаться наш «жигуленок», в сторону Гори, пригнувшись к сиденьям автомобиля. Через 500-1000 метров были опять грузинские войска и полиция. Они ничего не делали. Некоторые лежали в траве, другие дремали в автомобилях. «Движения нет, — сказал нам командир, — «За холмом, метров через пятьсот, российский блог-пост. Два «бэтра» и пехота. Они блокируют дорогу к Гори (Село Каспи). Русские направили несколько танков в горы по обе стороны дороги и пытаются создать кольцо то ли с целья обороны, то ли с целью наступления. Сейчас там работает разведка. Не советую с ними встречаться, они без тормозов». (Вечером Альджазира ТВ сообщила о перегруппировке и занятии «стратегических высот» российскими войсками в районе Каспи. Между прочим, самое объективное ТВ в английской редакции, транслируют с соседнего балкона от нас, лучше чем BBC и тем более CNN, просто информация и всегда две позиции).

Таксист Арчи привез нас в Тбилиси в то место, где он обычно «бомбит» сам на своих «жигулях» — у театра оперы. Там же мы поели хачапури в кафе и выпили кувшин домашнего. Потом вернулись в гостиницу «паковать вещи». Чем меньше было адреналина в крови и больше сказывалось влияния алкоголя, тем хуже становилось настроение. Моя «mission impossible» на этом, надеюсь, заканчивается и скоро я буду на «Русском Севере», минуя Ереван и Москву, а потом, может быть, сменю гражданство, чтобы случайно не пристрелили в какой-нибудь чужой стране.

P.S. За первые пять дней этой войны пострадало 8 журналистов, из них трое были убиты, пятеро ранены. Трупы двух журналистов до сих пор находятся в морге Цхинвали. Главный редактор грузинской газеты «The messanger» утверждает, что российское командование войск отказывается передать тела погибших в Тбилиси, где находятся их семьи, ссылаясь на отсутствие гуманитарного коридора.

Update: Когда мы поздно вернулись с последней вечеринки в Тбилиси в частную гостиницу «Old Metekhi», на деске reseption в формате А4 было напечатано на принтере и вывешено на видном месте: «Fuck of, Russian». Толерантный голландский граф Мишель иронично заметил им по-английски, что в «авторском» тексте не хватает одной буквы «f», чтобы слова имели смысл. Я поднялся в номер, срочно выпил из мини-бара, потом спустился в лобби и сказал персоналу по-русски: «Вы прекрасно знаете, что я — русский и если вы не уберете эту хрень, я не буду платить за гостиницу по определению… лично я, никогда бы не поступил с вами таким образом, если бы вы приехали в Москву…» Они убрали свой «плакат» и извинились: «У нас тоже нервы». Я так и понял, что у них тоже «нервы»…