Ost-West express


(21-22 апреля, Moskau- Berlin).

— У тебя какой-то болезненный вид, — сказал мне сосед, как только вошел в купе вагона первого клаcса поезда «один-один», еще по-советски называемого East-West Express, Москва-Франкфурт-на-Майне.
— Болезненный вид? — спросил я.
— Ну да, надо бы выпить. Поправиться. Есть водка и есть шнапс… — ответил он. Начили с водки в России, закончили шнапсом в Германии.

Путешествие на поезде, это совсем другие ощущения чем на самолете. Здесь время останавливается , но люди продолжают жить. Здесь нет взлетов и посадок, а есть монотонный стук колес, как стук времени или стук сердца, который завораживает тебя и заставляет думать, читать газеты, спать и опять думать.

Когда я лечу на самолете, мне кажется, я живу в будущем. Пристегиваю ремни, пью виски с колой и пялюсь в лептоп или маленькое окно большого лайнера, стараясь угадать ритм времени, скорость и расстояние. Я не живу. Я боюсь. Я лишь угадываю будущее по ударам закрытия-открытия шасси, по работе закрылок, по реву турбин, по времени турбуленции в районе серебристых облаков, по нечленораздельным репликам капитана или по фиктивной улыбки стюардессы, которая приносит мне пищу в пластиковой коробке. Мое будущее предопределено конкретными правилами, какими-то одинаково-бесмысленными, которых я не понимаю, но должен выполнять. Ритуал, который должен вызывать во мне чувство надежности и доверия. Ритуал, который я не в силах изменить и в который также включена возможная катастрофа, террористический акт или смерть от инфаркта. Полет в самолете напоминает мне религиозное чудо в которое если кто-то хотя бы один верит, мы продолжаем лететь, лететь в будущее, которое весьма призрачно.

Совершенно другое ты испытываешь в поезде. Ты, как бы медленно возвращаешься в прошлое, в свою память, которую ворошишь для собеседника или просто для самого себя. Ты живешь настоящем в пяти квадратных метрах своего купе, но вектор твоей мысли все равно направлен в прошлое. Назад. Я не боюсь прошлого, потому что оно определено, обнако будущее вызывает во мне страдание от несовершества знаний и отсутствия веры в судьбу.

— Извини, я простой немецкий киргиз. Из городишка Такмак, к востоку от Бишкека — твердит пьяный немец-сосед уже в сотый раз , — Даже отец мой не знал, кто мой дед и как он попал в Киргизию. Деда расстреляли в 1937 году и он ничего не успел сообщить будущему поколения или не мог, или не хотел. Все что я знаю — немец, родился в Киргизии

Я не знаю прошлого, кроме своих пятидести лет, да и то припоминаю смутно…Не знаю будущего потому, что оно связано с страной о которой я тоже ничего толком не могу сказать потому, что не родился здесь и всю оставшуюся жизнь буду чувствовать комплекс неполноценности советского ничтожества и затхлость идеи социальной справедливости. ..
С женой познакомился в Вологде. Там служил в Армии. Шел по корридору казармы. В корридоре было два телефона, один местный, другой городской. Когда я проходил мимо, они зазвонили оба. Я не знал какой взять, раздумывал…взял городской. Это звонила моя будущая жена. С тех пор прошло тридцать лет. Но до сих пор меня мучает вопрос, кто звонил по другому телефону? Может мой командир? И может быть, я бы стал тогда прапорщиком? — смеется он.

Виталий Янзен — дальнобойщик времен СССР. Работать по этой специальности в Германии он не смог. У коренных немцев другие представления об этой профессии. «Тотальный контроль и отсутствие всякой свободы передвижения, — уверен Виталий, — Они контролируют все: остановки, маршрут движения, груз и меня в том числе. Круглые сутки»

Скорее поэтому вот уже 7 лет Виталий делает цепи. Kette. «Цепи нужны всем, — убеждаем он меня, — цепи для эскалаторов и машин, цепи нужны даже людям, — уверен он. Он работает на прессе, 350 тонн давление.
Верх-вниз, вверх-низ. Делает дырки. Восемь часов в день. Вверх-вниз. Правой рукой. Вверх-вниз, потом левой. Крафт-Дрюк (Сила-давление). Крафт-Дрюк. 7 евро в час. Kraft-Druck.

— Я доволен потому, что остальные 16 часов — свободен. Свои 2 тысячи в месяц я получаю. Один раз в пять лет мы едем в Вологду, на Родину жены, потому что у меня своих родственников нет….

— К нам, однажды, китайцы приехали на стажировку. Ну, учиться как быстрее работать. Крафт-дрюк. Очень смешно.
Они сказали если бы у китайцы работали как немцы, то всех бы уволили сразу. Немцы медленно делают Крафт-дрюк…

Гер Янзен, немецкий киргиз, сошел с поезда на станции Гамбург. Его встречала жена на старом фольксвагене, но он мечтает купить ей подержанный мерседес класса S, однако тогда они еще не скоро смогут приехать в Вологду.

Когда я выходил из поезда Est-West express, проводник вагона Гоша спал в своем купе «убитый» польской водкой, которую ему подарил мой сосед Виталий Янзен. Я положил 120 рублей на стол за чай и вафли и вышел в Дюссельдорфе на встречу новых ощущений. Чем дальше я удалялся от России, тем меньше мне рассказывали про нее. Признаться, я рад этому.

Мой друг романтик и юрист.


Точнее историк, по образованию. Но я уверен — романтик и юрист, так как это необходимо и достаточно для историка.Теоретически. Практически, он — журналист до мозга костей. Журналист старой школы. В том смысле, что не пьет «за счет заведения» даже будучи, когда-то, вторым человеком в гламурно-интеллектуальной газете, а ныне — первым в исключительно интеллектуальном журнале маленького Амстердама (провинция Нидерландов, где родился и трагически погиб Тео ван Гог. В ста километрах от Зволы, где была написана Конституция Нидерландов, если кто не знает).

По убеждению Камю, мой друг родился на одном из кругов Ада, описанных в романе, где преуспевающий парижский адвокат дает советы ворам и проституткам в барах Амстердама. Но в отличие от французов, практичные голландцы называют круги Ада — грахтами (каналами), а людей живущих там — хорделс (гуляющий), что в современной интерпретации амстердамского языка звучит не совсем лестно и не имеет ничего общего с классическим буржуа времен ренессанса Оранжевых. Другими словами нечто вроде московского: «понаехали тут».

Подобному французскому адвокату мой голландский друг тоже дает советы, но не ворам и проституткам, а политически активным людям и футбольным тренерам время от времени. Будучи патриотом, в хорошем смысле этого слова, он потратил 50 лет своей жизни в борьбе за освобождения человечества, начиная от школьных митингов и баррикад против «Черных полковников» и кончая интеллектуальными изысками на тему восточной и западной цивилизаций в современной Европе.

Его отец был адвокат и защищал троцкистов в суде. Однажды к ним в дом пришел один из бывших руководителей «Красной капеллы», который был в то время членом пацифисткой партии Нидерландов и просто сказал: «Нам нужен в партии хороший человек, кто живет в центре Амстердама и, мне кажется, им мог бы быть ты.» Так в 12 лет мой голландский друг стал самым молодым членом партии пацифистов и уже тогда был уверен, что свободу можно приобрести неожиданно, но ее всегда теряют постепенно.Скорее поэтому он построил свою первую баррикаду в 1974 году в Амстердаме, недалеко от площади Nieuw Markt в связи с протестом строительства метро в городе. Он считал, что метро строят для того, чтобы вытеснить жителей из центра города на окраину и отдать площади для офисов и государственных учреждений.В районе площади Nieuw Markt…члены партии устраивали свои собрания и потом шли пить пиво в коричневый бар с морским названием «Соломенная шхуна».

Вечерами, он забирался на чердак дома на Ньюпринсенграахт и читал Бакунина: «…Страсть к разрушению — есть творческая страсть» или Ленина: «Государство и революция», где он не мог совместить два принципа: диктатуры и пролетариаты. Университет избавил его от иллюзии возможной революции или, может быть, подобно Бакунину, он считал , что голландские бюргеры никогда не пойдут на радикальные преобразования общества. Скорее, он прекрасно понимал, что Голландия уже была первой республикой и даже не пережила крепостное право. И подобно Герцену был уверен, что в Нидерландах нет сил, которые «готовы противостоять царству мещанства»…

Когда он первый раз появился в России, то нашел отличное от Ленина определение революции: «У нас образ жизни, а у вас образ человека»- объяснила ему женщина из Ленинграда. Для революции ему хватало всего: образования, темперамента и романтизма. Не хватало главного — народа, который бы он повел за собой. И он нашел это народ в России. Он понимал, что вряд ли русский народ сделает его своим кумиром, но в тоже время надеялся, что если разбудить этот народ, он легко пойдет на радикальные преобразования.

Будучи московским корреспондентом в 1991 году во время Путча, он почти по привычки носил в своем кармане несколько лимонов против возможной атаки слезоточивым газом. Именно корреспондентство в Москве стало его временем, временем, когда ломалась старая система Мира и рождалась новая. Именно в Москве он из амстердамца стал превращаться в европейца, а когда женился на очаровательной Ольге, то окончательно стал «человеком Мира». «На самом деле я женился на России», — иногда с гордость, иногда с грустью говорит он.

Ему богатый русский язык должен быть благодарен за множество удивительных выражений, например, такого рода как «уютная женщина» в дословном переводе с бедного голландского, но никогда не использованное в могучем русском. Мне всегда казалось это удивительным присутствие множества уютных женщин в моей совсем неуютной стране.

Мой друг агностик и «революционер», может быть поэтому раз в месяц он играет в «лото миллион» в надежде, в конце концов, обрести полную независимость от мирового капитализма.Он удивительный человек, ему 50 лет, день в день с Владимиром Ленином, но его зовут Hubert Smeets и мы помним его и любим.

Москва-Амстердам.

Petr Mamonov

Интервью с Петром Мамоновым на радио Аргентум-Эхо Москвы. Удивительно. 65 минут монолога. О чем? Трудно сказать, но ужасно интересно. Автор интервью на ЖЖ здесь. Здесь же и коменты.

www.moukhin.ru

www.moukhin.ru — пригласительный билет в аналоге сделан аля «Родченко», но сайт «нарисован» на современном флэше, однако демонстрирует фотографии классического стиля. На мой взгляд — прекрасное сочетание китча и классики, своего рода компромисс к которому так стремится средний класс всего мира.

People without bolls — как циники, бомжи или миллионеры называют «оплот демократического общества» , приобщается к искусству ни с точки зрения представлений народника и анархиста Бакунина, а с позиции социал-демократа Герцена. Они хотят видеть искусство примерно также как видели его «малые голландцы» — приближенное к буржуазной жизни, а значит понятное и целеустремленное, но не такое психо-чернушное как, например, в представлениях импрессиониста и шизофреника Винсента ван Гога.

Бытовая тема «малых голландцев» влечет к себе как класс бедных так и класс буржуа. Для одних — мечта, для других подтверждение правильности выбора жизненного пути. «Квинтэссенция» творчества Игоря Мухина — обнимающиеся или целующиеся парочки на фоне мегаполиса, тоже своего рода «тема малых голландцев», удовлетворяющая широкие слои общества, но по настоящему реальна только для среднего класса.

Мухин — гениальный фотограф for the people without bolls, зараждающего прежде всего в Москве и в очень ограниченном количестве. Скорее поэтому, он причисляет себя к городским фотографам. Но, к сожалению, это единственный город в нашем большом государстве, где худо-бедно присутствует средний класс.

Какие бы не были искания Мухина в фотографии, начиная от скамеек и памятников советского прошлого и кончая заказными, даже политическими съемками, так или иначе, его фотография ведет к определенной категории людей.

Всю критику, которую я читал о Мухине, можно интегрировать в одно выражение, которое тоже было использовано — «Мухин везде». Это выглядит примерно как Bar-Fly in photography, на мой взгляд, это не соответствует действительности. Мухин условно везде лишь по причине поиска своего класса-зрителя, найти который достаточно сложно в России, который то отсутствует, то присутствует, то опять отсутствует… Он фотограф направленного действия, несмотря на всю кажущуюся «неопределенность сюжета», отсутствие активного действия, меланхоличности и самосозерцания себя на улицах большого города.

Следует обязательно посмотреть этот сайт.. Там есть настоящие фотографии, а не современная «пульпа», сделанная от бедра и так любимая всеми пользователями Сети. При внимательном анализе фотографий можно найти нить от «беспредметности Родченко», в виде предметных городских скамеек Мухина, до поиска характера современного человека города в которым мы живем, боимся и любим.
(Фото Игоря Мухина)