«Путин построил дома для погорельцев…»

Russia

Мы поехали в Рязанскую область к тем людям, которых посещали во время летних пожаров и у кого сгорели дома и деревни… туда, где Путин тушил пожары за рулем специального самолета для всех телевизоров бывшего Союза.  Чтобы контролировать строительство домов общественностью, по идеи Путина, были установлены он-лайн камеры в интернете: «Премьер-министр России Владимир Путин намерен лично наблюдать за ходом строительства жилья для пострадавших от пожаров. С этой целю он дал поручения ведомствам установить круглосуточное наблюдение на стройплощадках с помощью видеокамер» (РИА новости). Хотя на самом деле этим больше любит заниматься Президент-блогер. Почти как Ксения Собчак, друг её папы — Владимир Путин организовал свой «Дом-2″…   Мы посетили эту деревню, где были во время пожаров http://premier.gov.ru/build/22.html (можете тоже подсматривать).

Надо сказать, что дома действительно построены и в реальности (off-line). Стоимость каждого дома (по смете) составляет около 2 млн рублей, но жители, понятно, не верят что эти дома стоят такие деньги. Но всем проведен водопровод, газ и «городские услуги», чему особенно радуется деревенщина. «Одна проблема, — говорят местные погорельцы, — Все дома одинаковые, но мы то — разные».

Строители тоже рады, для них это не очень выгодный подряд, но они уверенны, если компания работает для государства, то в следующий раз обязательно получит более выгодный контракт.Так «договорились по-своему».  Рады и китайцы-таджики-узбеки гастарбайтеры, им пока не платят, но обещали заплатить всем сполна по окончанию работ. Они торопятся… заборы красят. Ключи от новых домов должен вручать сам Путин. Каждому погорельцу. Его ждут там. Особенно местные чиновники. Но некоторые погорельцы уже вселились, им просто негде жить, но ключи вручат все равно — символически…

Корреспондент «The Times» спросила своего старого знакомого: «Если бы сейчас были выборы, Вы бы голосовали за Путина?» Респондент немного задумался и сказал: «Если бы сейчас… трудно сказать. Я понимаю, что это сделано для выборов, но с другой стороны, это сделано для меня тоже… Я бы подумал прежде, чем голосовать за Путина…»

В то время партия «Единая Россия» не очень думает, не имеет полномочий строить дома, но может дарить подарки. Они дарят: китайские телевизоры и холодильники, но с сертификатом: «Подарок от партии «Единая Россия». Зачем этот сертификат — не очень понятно, но, может быть, на тот случай, если будет проверка погорельцев Налоговой инспекции.

Есть и другая интересная особенность. Дело в том, что в деревнях не все дома сгорели… Когда-то казалось к счастью, но сейчас к сожалению по мнению большинства. Дело в том, что все дома в деревнях старые и убогие…, но семьям тех, чьи дома не пострадали или пострадали частично, ничего не полагается. Даже телевизоров от «Единой России». Можете представить себе насколько они возмущены «успехом» соседей-погорельцев.  Можно быть уверенным, они и составят деревенскую «оппозицию Путина» во время выборов…

Популизм Путина имеет невероятные последствия: одни респонденты просто требуют: «Передайте нашу благодарность Владимиру Владимировичу и его партии «Единая Россия»; другие: «Это не дело Путина пожар тушить на самолете… Мы больше никогда не будем за него голосовать…»

В свое время Владимир Ленин-Ульянов обещал построить коммунизм в отдельно взятой стране, в наше время Владимир Путин построил дома для отдельно взятых семей. И на том спасибо.

Russia

«Помоги детям…и живи спокойно»

00001В Москве прошел первый благотворительный аукцион российской фотографии при участии дома Sothеby’s в рамках проекта «Увидеть Париж… и жить», организованного фондом «Детские сердца».

23 сентября, 2010.
Для меня не стало очевидным, кто кому больше помог в этом аукционе: российская фотография больным детям или больные дети российской фотографии. Так или иначе, но это событие осталось без должного внимания со стороны российской «фотоиндустрии», несмотря на то, что в последнее время ими много говорится о создании рынка российской фотографии, рождаются ассоциации галеристов, определяются правила торговли фотографией и выстраиваются отношения между продавцами и фотографами. Однако первый аукцион российской фотографии Sothеby’s организовали не они, а фонд «Детские сердца» и фонд «Эра» — мало имеющие отношение к фотографии вообще.

На аукционе было представлено 14 работ известных и не очень российских фотографов на одну общую тему — «Париж». В торгах участвовало 22 покупателя. Все работы были проданы на общую сумму (по предварительным подсчетам) 1 миллион 41 тысяча 400 рублей. По моим наблюдениям кому-то из покупателей досталось несколько работ, а кому-то ни одной. Но на их лицах я не заметил нескрываемой радости от покупки, точно так же как не заметил разочарования у тех, кому ничего не досталось. Возможно, у меня сложилось просто ложное впечатление, что люди легко делающие покупки от несколько тысяч евро могут скрывать свои эмоции.

Началу аукциона сопутствовало: шампанское, коньяк и фрукты на подносах элегантных гарсонов. Участники торгов записывались и получали соответствующие таблички с номерами не по порядку регистрации в журнале, а с номерами, которые им казались более симпатичными или просто счастливыми. Приятная мелочь для тех, кто готов потратить больше.

Прежде чем приступить к торгам, Катя Бермант (Фонд «Детские сердца») представила гостям певицу французского шансона Нина Дилон — «россиянку с французской душой», как «шансоньетка» сама сказала о себе и спела несколько французских песен, в том числе из Эдит Пиаф «про бедного Жака, которому не везло в любви». После чего Михаил Каменский (представитель дома Sothеby’s в Москве) напомнил участникам правила аукциона, из которых я запомнил только то, что каждый шаг на повышение составляет примерно 10 процентов от начальной цены лота. Первым лотом была работа Григория Ярошенко «Эйфелева башня», ручная бромосеребряная печать, тираж 3/12, размер 280Х410мм с начальной стоимостью в 500 Евро. Она была очень быстро приобретена блондинкой в черном под номером 17 всего за 650 Евро.

139922750

Виктор Ахломов, рядом с которым я сидел, опустил глаза и стал что-то записывать в блокнот, когда Михаил Каменский представил его работу за авторством «классика советского фотоискусства»: «Виктор Ахломов, — сказал Каменский, — Сегодня подошел ко мне и напомнил, что он даже меня снимал, когда мне было примерно 7 лет..» Я посмотрел в блокнот Ахломова, он пытался в нем что-то рисовать, немного волнуясь. «Было бы удивительно, — подумал я, — если бы Ахломов уже тогда попросил автограф (он коллекционирует автографы) у будущего представителя дома Sothеby’s «. Работа Ахломова «Париж начала 1990-х годов», авторская ручная бромосеребряная печать, размер 260Х309, тираж не указан, с начальной ценой в 800 Евро стала первым интересным лотом, за который была борьба у покупателей. Девять раз было повышение цены в 100 Евро, и фотография была продана за 1700 Евро женщине с номером 3.

Я оставил в покое Виктора Ахломова и подошел поближе к женщине с номером 3. Она была с сыном лет десяти, который также просматривал проспект с фотографиями-ценами и, очевидно, давал советы или рекомендации. Мне показалось интересным и важным, что за покупками мама пришла вместе со своим ребенком — может быть, потому, что в конце концов речь шла не только или не столько об аукционе российской фотографии, но и о помощи больным детям.

Лот с работой Андрея Гордасевича «Париж. 2006», ручная бромосеребряная печать, тираж 2/5 390Х580 мм был с самой минимальной начальной ценой в 400 Евро. Мне это показалось странным не только потому, что это одно из самых таинственных мест в Париже — площадь Нотр Дам, но еще и потому, что моя жена, когда я впервые показал ей Нотр Дам де Пари, почему-то стала плакать и в скором времени бросила меня.

Торги за этот лот были самыми продолжительными — 13 повышений, в итоге работа была продана седовласому джентльмену с номером 13 за 1100 Евро. Мне показался интересным и тот факт, что покупатель с номером 13 достаточно хорошо знаком с автором фотографии Андреем Гордасевичем и мог бы купить фотографию непосредственно у фотографа, что очевидно, значительно дешевле. «Конечно, — сказал мне Андрей, — он ходил почти на все мои выставки и уже покупал мои фотографии…»

Толька еще одна фотография прошла 13 шагов на повышение — работа Георгия Пинхасова «Метро Аббасс. Париж. 2001». Элпринт. Размер 500Х750. Поскольку элпринт, то, видимо, по этим причинам тираж не указан, однако, работа продавалась активно. Что являлось тому причиной — имя автора или художественные достоинства фотографии — я не берусь судить. Так или иначе, но фотография стала самой дорогой на аукционе — 3900 Евро с начальной ценой в 1000 Евро.

Самой большой стартовой ценой аукциона была работа Владимира Клавихо «Ева не спит. Париж. 2003». Размер 370Х280. Техника эгломизе — не знаю, что это значит, но выглядит как черно-белая фотография, далекая от технического совершенства и рукодельно обработанная «сусальным золотом» по деревянной рамке и изображению — «смотрится как подлинное произведение искусства», — уже дома я прочитал в интернете. Стартовая цена 6000 Евро. Не нашлось ни одного покупателя, и работа была снята с торгов. Но в конце аукциона с согласия автора, как сообщил Михаил Каменский, работа была выставлена вторично, но уже со стартовой ценой в 3500 Евро и была куплена без торга женщиной лет пятидесяти под номером 9, в черном платье и с белым жемчугом. Мне показалось, что она была чем-то расстроена.

Самыми активными участниками торгов были молодые женщины с номерами 3, 32, 17, 18, 15, и было очевидным, что они все знакомы друг с другом. Когда блондинка под номером 17 «билась» за одну из фотографий, постоянно повышая цену, то другая блондинка под номером 32 сказала ей: «Что ты делаешь? — зачем тебе эта фотография?» На что девушка с номером 17 достойно ответила: «Да ладно тебе, детям помогаем!» Некоторую иронию в процесс аукциона внес и ведущий торгов Михаил Каменский, однажды заметив одной из молодых женщин: «Посмотрите, какая фотография — почти такой же вид, как из окна вашей парижской квартиры».

После окончания торгов аукциона я подошел к этим девушкам. Они по-прежнему сидели все вместе и о чем-то проникновенно беседовали: «Вы здесь, чтобы помочь детям или чтобы купить фотографии?» — спросил я у всех сразу. «И то, и другое. Поможем детям и повесим фотографии, которые нам понравились, у себя дома…» — почти хором ответили они. Тогда я спросил: «А у вас есть дети?» Дети оказались у всех. Я даже подумал: «Отличные девушки, у нас теперь не только больше женщин, занимающихся фотографией, чем мужчин, но, видимо, женщин, покупающих фотографию на аукционе, также на порядок больше».

В действительности же меня интересовал вопрос: «Чем были больше мотивированы покупатели аукциона Sothеby’s — российской фотографией или помощью больным детям?» Мне казалось это важным потому, что исходя из этого можно судить не только о гуманизации нашего общества, но и о существовании или отсутствии рынка фотографии в России. В отличие от большинства известных фотографических галерей в Москве, которые не только скрывают своих покупателей, если они, конечно, есть, но и скрывают количество проданных работ, аукцион Sothеby’s был предельно открытым и прозрачным. Мне также показалось странным, что на первом фотографическом аукционе, пусть благотворительном, практически не было всех «блестящих» представителей «фотоиндустрии», галеристов, коллекционеров… Я не заметил даже журналистов, кроме корреспондента важного журнала «Форбс». То, что «фотоиндустрия» не помогает больным детям, а старается помочь фотографам, я могу понять, но мне трудно понять, почему ее не интересуют реальные покупатели фотографии и открытые аукционы.

Последний раз я встретил Евгения Березнера (искусствовед, куратор выставок, коллекционер — то есть один из представителей этой «фотоиндустрии») в Таганском суде Москвы, где он в течение нескольких часов просто стоял под палящим солнцем в 30-ти градусную жару только для того, «чтобы поддержать свободу художников», на которых подали в суд «религиозные фанатики». Кстати, там тоже было не очень много представителей современного искусства, если к таковым не причислять российских журналистов. Признаться, я был очень рад, когда увидел Березнера на аукционе Sothteby’s: «Я скажу Вам, Олег, не просто откровенно, а прямолинейно: здесь продавалось две с половиной фотографии! Но я хочу поздравить нас всех, это действительно фотографическое событие, фотографии могут продаваться открыто и для всех…»

Андрея Гордасевича и его фотографии я видел в «Русской Leica», поэтому мне тоже было интересно знать мнение фотографа, чья стартовая цена на аукционе была самой скромной: «Так или иначе на аукционе было две мотивации — продать-купить, чтобы помочь; и купить хорошую фотографию, чтобы повесить на стену, купить в коллекцию… Всегда присутствует грань между помощью и коммерцией, важно развивать эту грань и традиции… Для меня этот аукцион показатель того, что люди стали покупать «честную фотографию»… честную в том смысле, что без фальсификации — прежде всего без технической фальсификации… На самом деле, мы живем во времена, когда практически уже нет границ между арт и документальной фотографией, а есть границы между «фотографией вообще» и фотографией фальсифицированной…»

Больше всех, мне показалось, успехом аукциона был доволен куратор выставки «Увидеть Париж…и жить» Александр Тягны-Рядно (фотограф): «Поздравляю!, — эмоционально сказал он мне, — Это первый аукцион фотографии!… Многие аукционы начинались с благотворительности! Мы сделали первый шаг, будет и второй… я уверен. Если есть причина делать фотографии, то должно быть и следствие — купить их».

Михаил Каменский, официально — генеральный директор Sotheby’s в СНГ, был предельно откровенен, но сдержан с ответом на мой вопрос: «Я здесь только для того, чтобы помочь детям… Я бы мог торговать хоть спичками на аукционе, если это помогло бы больным детям…. Конечно, аукционы фотографии существуют в том числе и у нас, но как правило, они успешны в тех странах и городах, где есть определенные традиции в фотографии, рынок и правила «купли-продажи».

Я шел к метро, возвращаясь домой, по одной из самых богатых улиц Москвы, блестящей огнями и рекламой — по Новому Арбату. Но я думал о том, какое же огромное количество новых домов строят только в одном этом мегаполисе, но главное, какое огромное количество стен возводится каждый день, на которые можно повесить фотографии. Миллионы фотографий. Но почему-то никто и никуда их не вешает. Может быть и вешают, но не покупают, чтобы повесить, потому что фотография у нас не является той ценностью, которой может быть присвоен денежный эквивалент. Удивительный город, в котором, говорят, есть Дом Фотографии, есть несколько сот школ фотографии, есть галереи и есть как будто бы великие традиции, которые никто не может сформулировать… Так или иначе, но фотография могла бы помогать всем людям, а не только больным детям, а все люди могли бы помогать развитию отечественной фотографии в том числе. Фотография — это же не «мертвая живопись» шишкиных, которых так обожают наши «новые русские», фотография — это «живое искусство», которое доступно миллионам, большинству владельцев этих самых новых домов, стен, галерей, музеев и выставок. Но что-то не работает в этой логике или работает не так, потому что человек, как бедный, так и богатый, не слышит: «Помоги людям…и живи спокойно», а слышит все одно: «Заплати налоги и спи спокойно».., и не так важно, в конце концов, идет ли речь о фотографии, искусстве, культуре или прямой помощи людям, поскольку все это и призвано сделать нашу жизнь лучше, честнее и человечнее.

Все средства, вырученные от проведения аукциона, будут переданы на лечение детей, страдающих пороком сердца.

Олег Климов, фотограф, проект www.Liberty.SU  (Documentary Photography Network) специально для www.Photographer.ru

На фото Анатолия Степаненко Генеральный директор Sotheby’s в СНГ Михаил Каменский во время торгов

«Тараканий Суд»

art-religion_Oleg Klimov

art-religion

Художник Петр Верзилов (арт-группа «Война») устроил перформанс-акцию перед началом заседания суда по делу «Осторожно религия» — пронес в судебный зал коробку с тараканами (большими!) и выпустил их в присутствии судебных приставов и некоторых журналистов. Тараканы, как и следовало ожидать, разбежались. Пришлось вызывать уборщиц, которые со швабрами и вениками ловили усатых и рыжих прусаков на всем этаже…. Современный художник был насильно выведен на улицу и сопровожден в специальный автобус, однако еще долго продолжал кричать с пеной у рта: «Вы тараканы и суд ваш тараканий!!!..»

Забавно, что судебные приставы долгое время не могли справиться с молодым художником из группы «Война», пытаясь на него надеть наручники и, в конце концов, просто волоком потащили в милицейский автобус. Вероятно, судебные приставы не обладают такими профессиональными навыками как ОМОН на Триумфальной площади.

После этого инцидента журналистов, в отличие от религиозно настроенной публики, перестали пускать в зал Суда.  Стоя в очереди за аккредитацией, в конце концов, я крикнул: «Мы не художники и не попы, мы просто журналисты!». Все стали смеяться и в итоге процесс аккредитации восстановился, но стал более тщательным…

Приговор по дела «Осторожно религия» был вынесен, участники (Самодуров и Ерофеев) были признаны виновными и приговорены только к штрафу…. однако вины не признали и, понятно, будет кассация, а следовательно дело продолжается…

art-religion

Юрий Самодуров под крики «Позор» со стороны ортодоксально настроенных верующих и с цветами от сочувствующих граждан, покинул суд самостоятельно, а не на «черном воронке», как это могло случиться. Приговор и подробности, новости

http://www.echo.msk.ru/news/694964-echo.html

http://news.yandex.ru/yandsearch?cl4url=www.bfm.ru%2Farticles%2F2010%2F07%2F12%2Fsamodurov-i-erofeev.html

«Полет нормальный — находимся на земле» (SMS)

Полет из Внуково в Киров сразу вызвал во мне некоторые подозрения уже потому, что длительность воздушного путешествия значилась по расписанию в два часа тридцать минут. Расстояние от Москвы до места ссылки Салтыкова-Щедрина — 950 километров. Средняя крейсерская скорость реактивного самолета — 800 км/час Имея большой опыт полетов на различного рода транспорте, я решил, что авиарейс будет осуществляется на вертолете —  и отчасти оказался прав.

Все-таки, это оказался самолет Ан-24 — турбовинтовой — времен «Очакова и покорения Крыма». В 25-ти градусную жару нас загрузили в самолет и предоставили возможность в нем попариться минут двадцать без каких-либо объявлений. Потом командир немного покряхтел в микрофон и сказал, что рейс задерживается «минут на пятнадцать или больше», так как нет буксира, который бы мог вытащить самолет на взлетную полосу. Я подумал, что Ан-24, в принципе, самолет «верткий» и мог бы сам вырулить куда надо..  В 90-х годах,  я часто летал на таких «аэропланах» как гражданского, так и военного воздушных флотов и все меня убеждали, что эта единственная «современная машина», способная планировать в случае отказа даже двух двигателей.

Я успел занять место у окна на первом ряду  и уже было приготовился к взлету, как откуда ни возмись, возникла опаздывающая пассажирка, как выяснилось позже — бывшая стюардесса, и попросила меня уступить ей место, причем мотивировала просьбу не своим преклонным возрастом, а тем, что если бы она действительно знала, что полет будет на этой старой развалине, то она никогда бы не полетела…

Я пересел на второй ряд к седовласому мужчине с золотыми часами на руках, который оказался начальником Госстата Кировской области, родом из Петербурга, но мечтавшему продолжить карьеру чиновника в Москве после «необходимой высылки» на испытательный срок в Вятку или Киров, как называют этот город сейчас.

Этот чиновник приветствовал меня словами: «Шарашкина контора! Уроды, блядь… » и стал использовать пластиковую инструкцию о безопасности полета в качестве веера, потому что жара и духота в самолете была невыносимой, и чиновник, впрочем как и все остальные, обливался пОтом.

В конце концов подъехал буксир и нас куда-то потащили. Недолго и недалеко. Следующая сцена — попытки запустить двигатели. В начале закрутился винт левого  — с трудом. Потом винт правого  — значительно легче. Весь салон стал вибрировать и скрипеть. Я вспомнил фильм о том, как детектив, воспетый Агатой Кристи, по имени Пуаро (в гл. роли актер Суше) не любил летать на самолете и, однажды, во время полета из Лондона в Париж, случилось преступление — «Смерть в облаках». Вспомнил потому, что, пожалуй, я просмотрел все фильмы этого старого сериала по нескольку раз и актер Суше в роли Пуаро вызывает во мне умиление и спокойствие, которое мне так необходимо перед сном. Для меня нет фильмов хороших или плохих, для меня есть фильмы, под которые я никогда не усну и, которые я могу смотреть сотни раз и всегда засыпаю на второй сцене. Но те и другие фильмы, я всегда смотрю в зависимости от тех или иных обстоятельств. Сейчас мне хотелось посмотреть Пуаро в надежде на то, чтобы уснуть, или на то, что любое преступление, так или иначе, будет наказано.

Оба двигателя неожиданно заглохли и наступила «гробовая тишина». Я был рад, что мы по-прежнему оставались на земле в этот момент. Вскоре в салоне стали слышны «нервные хихиканья». Мой «сосед-чиновник» опять выругался матом, я только подумал: «Пиздец, мы никуда не полетим. Может, это и к лучшему…» Через некоторое время к левому двигателю самолета подъехала пожарная машина, из нее вышел какой-то мужик и стал поливать винт и сам двигатель из трансбойта — видимо обыкновенной водой, так как противопожарной пены я не заметил. Хотя, мне подумалось, наш старый самолет могли поливать чем угодно и не понятно зачем. Запаха гари и дыма не ощущалось, при этом как командир, которого никто не видел, так и старая стюардесса, которую видели все, даже не подавали признаков жизни…  Все пассажиры салона погрузились то ли в нирвану, то ли в шоковое состояние. Стюардесса-пассажирка, которой я уступил место, включила мобильный телефон и стала звонить своим детям, рассказывая о самолете в котором она находится и о том что, может быть, им больше не суждено встретиться. Вскоре ее примеру последовало большинство пассажиров — включили мобильники и стали звонить голосами приговоренных к «последнему слову».

Человек — животное общественное или стадное и я тоже последовал своим инстинктам — отправил несколько смс с одинаковым содержанием: «Полет нормальный — находимся на земле», —  чтобы было не очень ясно — то ли мы еще на земле, то ли мы уже на земле. Пока я был занят общением с использованием «нанотехнологий», пожарник закончил свое дело и куда-то удалился, оставив за собой следы воды на двигатели и окнах-элюминаторах в виде капелек, которые медленно стекали на землю, согласно законам всемирного тяготения.

Вскоре попытки запустить двигатель повторились. Теперь первым завращался правый винт. Все пассажиры дружно посмотрели в правые иллюминаторы, и даже сам самолет стал вибрировать и дергаться «немного направо», но когда запустился левый двигатель — «конвульсии» самолета уравновесились и стала ощущаться «продольная вибрация». Минут двадцать правый винт «соревновался» или «разговаривал» с  левым, время от времени, повышая обороты или сбрасывая их, при этом издавая невероятный рев и грохот. Некоторые пассажиры, особенно те, что сидели рядом с двигателями, стали затыкать уши, используя для этого указательные пальцы своих рук. Все говорило о том, что мы должны взлететь… Вскоре мы поехали дальше — в сторону взлетной полосы. На всякий случай я вытащил камеру, «привинтил» к ней объектив и решил, что могу снять что-то более интересное, чем просто портрет «демократа-губернатора» Кировской области…

Взлет был хоть и «мучительный» в сравнении с реактивными самолетами, но принес некоторое облегчение всем пассажирам. Камера не понадобилась, но на всякий случай я держал ее рядом с собой в открытом кофре на протяжении всего полета. По мере набора высоты стало прохладнее и легче дышать в салоне, но будучи не пессимистом (иначе бы не полетел на этом самолете), а реалистом, я подумал, что если мы поднимемся еще немного повыше, то в салоне будет просто холодно. Так, в принципе,  оно и случилось. Вскоре появилась настоящая стюардесса откуда то с задних сидений и предложила всем пледы и даже подушки в придачу. Полет предстоял долгий — два часа тридцать минут и, согласно инструкциями, пассажиры могут немного вздремнуть. Это с одной стороны, но с другой — всем было просто холодно и пледы были очень кстати.

Я немного поговорил со своим «соседом-чиновником», а когда тот стал дремать с открытым ротом, то решил пройтись по салону в поисках туалета и по возможности поболтать с кем-то еще. Некоторые пассажиры до сих пор находились в состоянии, как бы сказать… — «сами в себе». Так случается, я уже видел это раньше,  когда человек вдруг понимает неизбежность близкой смерти. Дело в том, что только перед смертью или ее опасностью, человек перестает быть «общественным животным», становится крайне уязвимым и одиноким, погружаясь в самого себя целиком… Некоторые начинают открыто молиться, другие это делают «про себя», третьи думают о «смысле жизни» или неизбежности смерти. Это начало «смертельного одиночества», как я это называю.  Так или иначе, но люди всегда умирают в одиночестве с самими собой и чем ближе граница между смертью и жизнью, тем сильнее становится его одиночество, тем больше он погружается в «самого себя» и изолирует себя от всего окружения. Смерть не бывает «общественной», смерть всегда — «дело личное» и дело рук самого умирающего. Я много раз видел это состояние «самих в себе» и знал, что если смертельная опасность минует, то человек вновь превращается в «общественное животное», но при этом испытывая эйфорию и возбуждение. Это возбуждение тем сильнее, чем ближе человек подходит в своем одиночестве к смертельной черте. Однако, я тоже это встречал, «нехорошие игры со смертью», как в «русской рулетке», рано или поздно заканчиваются фатально.

Туалет в самолете был весь обшарпан и выкрашен много раз одной краской поверх другой. Честно говоря, я долго не мог решиться нажать «красную кнопку» спуска воды в унитазе из-за интуитивного предчувствия, что после этого действия должен последовать неминуемый взрыв всего самолета…  В конце концов я закрыл глаза и сделал это. Ничего не произошло. Слив унитаза не работал, а желтоватая жидкость сама по себе куда-то уходила и исчезала  во внутренностях этого летающего и дребезжащего чудовища.

Потом я заглянул в задний багажный салон. Там стояло несколько чемоданов иностранного происхождения, а еще ближе к корме или, как они говорят, к «хвостовой части самолета» был огромный люк, из которого, в военное время, могут выбрасываться десантники со своими парашютами и мне подумалось, что было бы не лишнее обзавестись таким парашютом. В десантном люке была с палец величиной щель, из которой сквозила прохлада. На всякий случай я глазами поискал пульт управления этим люком, но ничего не нашел похожего и подумал, что, скорее всего, люк открывается из кабины пилотов или той кнопкой из туалета, которая предназначена для смыва унитаза.

Проходя мимо стюардессы, которая, укутавшись в плед, сидела на последнем ряду, я сказал: «Унитаз не работает». Она равнодушно ответила: «Да, иногда кнопка заедает, надо несколько раз нажать…» С разрешения я присел рядом с ней на свободное кресло и поинтересовался с какого такого перепуга этот самолет вообще летает и чем там поливали двигатель, прежде как мы взлетели… Она улыбнулась и рассказала: «У нас осталось несколько таких самолетов. Этот самый старый и редко используется. Вам просто не очень повезло… » На что я заметил, что нам всем вместе не очень повезло.

Стюардесса была очень молода, стройна как Ту-154 , но не могла объяснить мне, зачем поливают водой двигатель и винт самолета, она точно не знала, однако сказала, что такое иногда случается и, наверное, «винт перегрелся на солнце, жарко ведь»… Между делом я поинтересовался,  нет ли на борту нашего «авиалайнера» вместо теплой воды и томатного сока, например, пива или белого вина, чтобы немного охладить мой «двигатель», но ответ был предсказуемый — увы. Но действительно интересное стюардесса рассказала историю о том,  как однажды из Москвы в Киров с ними летал «губернатор-демократ» Белых:

«Он всегда садится на самый последний ряд, потому что бизнесс-класса у нас нет вообще и потому, что это самые безопасные места в салоне самолета. Губернатор просто садится вот сюда, — она показала рукой на кресло с противоположной стороны, — никогда не пьет воду или сок, а просто смотрит в окно два с лишним часа…»

Вот, подумалось мне, наверное и президент Путин, а тогда еще даже не шпион Путин, встретил свою жену-стюардессу — «доступную как весь гражданский флот» (Высоцкий). Потом стал шпионом, потом президентом, потом его жена попала на лечение от алкоголизма в психиатрическую больницу Германии, а его новая любовница родила уже не двух дочерей, а одного сына, с которым она проживает в одном из коттеджей Константиновского дворца под Петербургом. Родила сына, которому наверняка суждено летать на собственном самолете и который вряд ли встретит «свою стюардессу»… Наверное, это тоже справедливо.

Когда в Кирове мы встретились с губернатором Белых и когда он рассказал нам свою теорию «о ментальности» (о чем я обязательно должен написать), в конце беседы, я спросил его: правда ли то, что мне рассказала стюардесса. Губернатор смутился и ответил: «Правда. Это была моя первая идея — заменить старые самолеты на новые.  Но как оказалось, чтобы сделать это — необходимо построить новую взлетную полосу в Кирове. Мы построим… » — заявил он с уверенностью. Ну да, хотя бы власть должна быть уверенна, если не уверены ее граждане-пассажиры. Самолеты Ан-24 в настоящее время используются только в Африке и некоторых странах СНГ.

p.s. SMS я отправил самому себе…