«Узкоколейка.., и её обитатели»

Алапаевская узкоколейная железная дорога (АУЖД) — крупнейшая узкоколейная железная дорога на территории России, одна из крупнейших узкоколейных железных дорог мира, является своеобразным историческим и техническим памятником…

 

(Активная ссылка — скрытая фотография или мультимедиа) На вокзале Алапаевска несколько десятков мужчин и женщин. Большинство мужчин — пьяные. Большинство женщин — условно трезвые. Все с вещами, продуктами и алкоголем. Прогуливаются. Матерятся. Ждут поезда. Так два раза в неделю. Хотели бы чаще, но поезд ходит только два раза в неделю летом и один раз — зимой.

До самой дальней станции Калач можно добраться только по узкоколейной железной дороге — около двухсот километров и примерно 11 часов в пути на поезде. Выбора нет. Если зимой существует так называемый «зимник» — автомобильная дорога для лесовозов, то летом, среди тайги и болот, построить дорогу сложно и даже невозможно в сложившихся обстоятельствах.

Большинство проживающих вдоль железной дороги любят свою «узкую», как они ее называют, и по-своему справедливо считают ее единственной «дорогой жизни». Любовь эта выражается по-разному: некоторые местные обитатели защищают ее с оружием в руках от мародеров, которые часто пытаются снять рельсы и продать их на металлолом, другие — кустарным способом делают «дрезины-пионерки» и используют железную дорогу по ее прямому назначению. Вот только нет диспетчеров для регулирования движения «пионерок», нет семафоров и нет системы связи. Поэтому «пионерки» часто сталкиваются друг с другом, а иногда и с поездом — в результате погибают люди. По местным традициям управлять «пионеркой» лучше всего в нетрезвом виде — меньше ощущаешь вибрацию и не так страшно на крутых поворотах, когда не видно встречного транспорта.

«Пионерка» в этих местах ценится больше, чем автомобиль. Просто потому, что других дорог здесь нет, кроме «узкой дороги жизни» среди болот и тайги. Разве только еще популярны старые советские мотоциклы, на которых можно ездить между деревьев за грибами и ягодами коих здесь множество.

«Пионерку» изготавливают из подручных средств: раму сваривают те, у кого есть сварочный аппарат. Колеса обычно «достают» там, где были или еще сохранились железнодорожные депо. Двигатель использует либо от старых бензопил, которые остались со времен рассвета советских леспромхозов, либо от старых мотоциклов.

Особо творческие люди свои «пионерки» украшают и облагораживают, например, портретами вождей, или красят в разные цвета — чаще всего в цвет «хаки» — и, таким образом, выражают к ним свое уважение или даже любовь. Для «пионерок» строят отдельные гаражи и прокладывают отдельные железнодорожные пути к своему дому через огород. «Пионерка» действительно «народная дрезина», придуманная народом и изготовленная народным способом.

Вместе с тем народ местный — «не озлобленный», как они сами про себя говорят, живут скромно, но много пьют и общаются друг с другом исключительно на нецензурном языке. Не только мужчины и подростки. И женщины, и даже дети: девочка десяти лет, которая ехала одна в поезде на каникулы в город Алапаевск, играла в переполненном вагоне в куклы. Причесывала их, укладывала в импровизированные кроватки и при этом детским голосом по-взрослому приговаривала: «Как вы заебали меня блядь, немедленно ложитесь спать…»

Подростки же могут «играть» в поезде совсем по-взрослому… пить «бабушкин квас» (брага) или самогон, «трахаться с девчонками» в тамбуре поезда, с которыми вместе пьют, но чаще всего любят подраться друг с другом не выходя из поезда.

Чем занимаются местные обитатели вдоль своей «узкой»? — как правило официально ничем. Работы нет. Нет потому, что нет больше леспромхозов, да и леса почти нет. Никто больше его не выращивает. Нет колхозов и нет совхозов. Нет даже мобильной связи.

Последних «путейцев» на станции Калач уже давно уволили. Денег нет даже на содержание самой УЖД, поэтому ее передали в министерство автомобильных дорог (!), видимо наивно полагая, что дорога хоть и железная и узкая, но все равно дорога. Когда в УЖД начинается очередной кризис, то решение находится очень быстро: по приказу директора снимают несколько километров ж/д путей, разбирают несколько сотен вагонов и все сдают на металлолом.

Говорят, что эти деньги идут на зарплату работникам УЖД, но никто не верит, так как денег рабочие получают мало и не каждый месяц. В связи с этим иногда возникают «вооруженные конфликты»: когда бригада «путейцев» по приказу директора куда-нибудь приезжает снимать «ненужные» рельсы, местные жители с оружием выходят на защиту своей «узкой дороги жизни». «Они все у нас отобрали, — объясняют они, — теперь хотят отобрать дорогу жизни…»

Если ехать в поезде от станции Алапаевск до станции Калач и обратно (мультимедиа HD), если смотреть в окно и слушать, о чем говорят люди в вагоне, то возникает типичный «русский вопрос»: почему вокруг такая красивая природа и такая некрасивая жизнь?

Алапаевск — Калач, Свердловская область.
Фотографии, видео, звук и мультимедиа — Олег Климов
Особая благодарность Сергею Потеряеву (фотограф, Екатеринбург) за ресерч и помощь в организации этого экспериментального м-медиа репортажа.

_____________________________________________________________________________________
Бэкнраунд:

честно говоря, я поехал в Свердловскую область специально только для того, чтобы попробовать сделать мультимедийный репортаж в живую: звук, видео, фото, текст и попытаться найти форму в которой бы это все могло вместе работать и не особо напрягать читателя-зрителя в интернете. Все это на модном буржуйском языке называется web-documentary с различного рода мультимедийными формами рассказа истории.

Первоначально я решил сделать одну web-страницу в виду разворота печатного журнала, где разместить весь Мультимедиа-репортаж, но возникла проблема, что делать «главным» (основанием) в репортаже: Видео? Фото? Звук? Текст? На web-странице (поскольку это более визуально), я решил сделать главным видео (мультимедиа). Однако возникла проблема: мультимедиа (своей реальностью) «подавляла» все иные формы демонстрации — такие как текст, фотографии, звук. Было достаточно посмотреть видео и история становилась понятной. Читать уже не хотелось… Лениво. Так у меня не получалась как бы «драматургия м-медиа репортажа» в целом потому, что он, как бы, состоял из различных форм коммуникаций (текст, звук, видео..) и не имел общего целого, несмотря на одну и ту же историю, которую я пытался рассказать…

Я долго мучился с web: кодами, скриптами и прочим…чтобы создать на одной web-странице одинаково приемлемые формы коммуникаций, но сделать его мультимедийно интерактивным. В конце концов, я прибегнул к старому приему — тексту и сделал его основанием всей истории… Получился немного «минимализм», но технологий оказалось достаточно даже для «движка» моего блога… Просто читаешь текст и кликаешь по ссылкам, в фанси-боксе выскакивает все, что нужно… в виде визуала.

Единственное, что я так и не включил — это интервью директора музея (только звук)… я просто так и не понял и не придумал, куда его можно прикрутить… Хотя интервью очень информационно и многое объясняет в истории… наверное, надо будет опять поехать на «Узую» чтобы понять куда «приделать» чистый звук…

Whose Mind Perfectly Reflects Sphere

Впервые открыв книгу Маши Гессен «Соверешенная строгость» в магазине и прочитав несколько строк, я подумал: «Боже мой, неужели редактор журнала «Сноб» к тому же математик?» В тексте, открытом наугад, вполне доступным языком объяснялась гипотеза Пуанкаре, которую доказал Перельман и впервые сделал ее теоремой.

Удивился потому, что это было написано языком человека, хорошо знакомого с математикой. Прочитав книгу полностью, стало понятно, что ее автор учился в математической школе, а при написании книги использовались не только интервью, но и консультации лучших математиков мира. Это первое, чем я восхитился. Второе: язык, на котором в оригинале написана книга — английский, он отличается от других языков в том числе и тем, что обладает «большей строгостью», чем, например, русский. «Совершенная строгость» — только математика и ничего другого.

Читая книгу Маши Гессен по-русски, понимаешь все эти нюансы, но это только придает произведению в целом еще больший шарм, а читателя, в конце концов, оставляет с чувством «удовлетворения от прочитанного» — почти с таким же, которое математики суховато называют чувством «удовлетворения от решения задачи», но при этом испытывают своего рода «интеллектуальный оргазм», который может выражаться ничем или любой из форм человеческого поведения. На этой самой «страсти математика», кстати говоря, а не на математической логике, и построена идея книги. Но логика в этом случае заключается в том, что написана книга, но не доказана теорема. Следовательно, в книге нет «совершенной строгости».

В книге, насколько это возможно, досконально исследуется биография математика Григория Перельмана на основе оригинальных интервью с людьми его окружения и на биографических фактах. По сути автор книги, пожалуй, не только первый биограф гениального математика, но и первый, кто попытался анализировать поступки гения и придать им некую логику, доступную и понятную для всех остальных.

Так автор книги приходит к выводу, что «страсть разума», который вмещает в себя «и мысль и чувство», Перельман приобрел в результате занятий в математических кружках в детстве и участии в математических олимпиадах в юношестве. Казалось бы, обычный рассказ, но история такого рода школ в СССР, история самого Перельмана — совсем необычные рассказы.

Как бы исследуя «разум математика» вообще, Гессен говорит в частности о складе ума «алгебраиста» и «геометра», при этом объясняя, что «Ум Перельмана был способен вобрать в себя математику целиком», — и далее рассуждает: «… топология привлекла его тем, что является квинтэссенцией математики, областью чистых категорий и систем». Таким образом, одна из задач биографа состояла в том, чтобы понять, а значит доказать, почему Перельман после окончания университета становится «геометром», выбирая себе в качестве наставника академика Александрова — «короля геометрии», а не «алгебраистом», выбирая вместо наставника перспективную математическую задачу для карьеры и, решая ее, как это делало большинство и как это делал он сам в математических кружках и на олимпиадах по математике, чтобы доказать свою исключительность мышления. Ответ на это вопрос мне показался неубедительным.

Если исходить от обратного, то Перельман доказал гипотезу Пуанкаре — в области чистой топологии. До этого он занимался потоками Риччи, а раньше и/или одновременно пространствами Александрова. Математик Майкл Атья много лет назад предсказал, что решение гипотезы Пуанкаре лежит в области смежной с топологией и не ее инструментариями. Так оно и произошло. Все это написано в книге и даны соответствующие источники. Поэтому логично согласиться, что «Перельман был способен вобрать в себя математику целиком», а не с тем, кем он стал «алгебраистом» или «геометром».

И далее о методологии доказательства. «Там, где остановился Гамильтон, начал Перельман», — Маша Гессен, квалифицируя всех математиков по трем категориям мышления: Пуанкаре, Гамильтон и Перельман, пишет о доказательстве Перельманом теоремы Пуанкаре как о задаче на математической олимпиаде, каковой ее сделал Гамильтон со своими потоками Риччи: «… это очень, очень сложная олимпиадная задача — ее нельзя было решить за несколько часов, недель или даже месяцев. Это была задача, которую, возможно, не мог решить никто, кроме Перельмана, а Перельман как раз искал такую задачу, чтобы заставить работать свой мозг на полную мощность». Вот такого рода «следствие» мне кажется неубедительным по такого рода «причине».

В этих заключениях отсутствует детерминизм методологии, во-первых потому, что любой амбициозный школьник-участник математической олимпиады, если не мечтал доказать гипотезу Пуанкаре, то точно пытался доказать теорему Ферма. Говорю это в том смысле, что эти задачи были давно сформулированы для большинства математиков такого уровня, а попытка публично решить эти задачи, в большинстве случаев, вызывала улыбку как у математиков, так и у обывателей. Во-вторых, задача гипотезы Пуанкаре вовсе не сводилась к «постановке самой задачи» для Перельмана или других математиков, не зависимого от их склада мышления, — задача была как раз полностью сформулирована, требовалось найти лишь ее нетривиальное решение. В третьих и в-последних, Перельман вряд ли это смог бы сделать как «спортсмен» и «олимпийский чемпион». Это не достигается тренировками. Для этого требовался разум, способный отражать трехмерную сферу в пространстве собственной квартиры. Представить себе работу такого разума еще более немыслимо, чем понять логику доказательства самой гипотезы Пуанкаре.

Конечно, в доказательствах гипотезы Пуанкаре всегда появлялось что-то новое и чтобы понять это новое другим математикам необходимо было время иногда настолько много, что «новое» становилось «старым» или просто ошибочным. Но в этом и состоит процесс познания или решения, а не «формулировка задачи» как об этом говорит Гессен.

Я имею ввиду также и то, например, что объективными предпосылками создания теории относительности был не столько сам гений Эйнштейна, сколько эмпирический факт и теоретически «необъяснимое постоянство скорости света», с одной стороны, а с другой — уже готовая математическая модель Римановой геометрии. Требовался лишь гений Эйнштейна, чтобы сложить эту мозаику. В такого рода методологии познания детерминизм понятен и логичен. Поэтому проблема «строгости» в книге «Совершенная строгость» заключается в том, что совсем не очевидно, что предположил Пуанкаре, в чем метод и какие противоречие были у Гамильтона и как из «затруднительного положения» вышел Перельман, несмотря на то, что интуитивно в общем-то ясно, что в математике случилось примерно то, что случилось когда-то в теоретической физике, благодаря нетривиальному решению Эйнштейна. Просто хочу сказать, что в этом смысле «тайна Перельмана» по-прежнему осталась тайной. Можно считать, конечно, что ему как и Ньютону, упало яблоко на голову…

В популярном объяснении топологии мне показалось смешным: «Тополога можно сравнить с жуком, ползущим по яблоку…» потому что жуку нет дела до того, что сумма углов треугольника больше 180 градусов, а нет дела до этого потому, что жуки не воспринимают функцию третьего измерения. Не знаю почему, но  я подумал о фотографах…

Для фотографа камера — почти как сфера для тополога — инструмент. По сути фотограф занимается тем же самым, что и тополог, когда отображает трехмерное пространство на плоскость с помощью фотографии. Это отображение может быть тождественным с точки зрения математики, если «условный коэффициент кривизны пространства» будет равен единице. На практике фотографа этот «коэффициент кривизны» соответствует «штатному объективу» с фокусным расстояние 50 мм для 35 мм плоскости пленки. Приблизительно, конечно. «Широкоугольники» и «телевики», которые так любят многие фотографы, деформируют (фотографы говорят — искажают) трехмерное пространство и соответственно таким образом отображают его на плоскость. Но и в этом случае можно найти тождественность, если знать «функцию деформации» или «коэффициент кривизны пространства». Следовательно, если выбросить все фотоаппараты и все к нему объективы, то фотограф легко превращается в тополога. Шутка, конечно, но иногда стоит попробовать, особенно в случае с фото-охотой на Перельмана.

Сфера является «инструментом» тополога потому, что она присутствует в любом гиперпространстве с бесконечным числом измерений: от двухмерной и выше. Двухмерная сфера — это поверхность шара в трехмерном пространстве. Если, например, сделать фотографию мыльного пузыря, то строго говоря, на фотографии получится не двухмерная сфера, а одномерная, потому что она уже будет существовать не в трехмерном, а в двухмерном пространстве — на плоскости фотографии. Задача заключается в том, чтобы понять, как будут вести себя сферы в различного рода пространствах.

Гипотезу Пуанкаре можно сформулировать и так: если пространство, в котором мы живем «незакрученное» и в нем отсутствуют «дыры», то диффеоморфно ли оно трехмерной сфере, которая «живет» в четырехмерном пространстве.

Например, в случае с трехмерным пространством почти каждый фотограф знает, что плоскость фотографии диффеоморфна двухмерной сфере мыльного пузыря, снятого в трехмерном пространстве. Наглядно, но вульгарно выражаясь.

Интересно и то, что прежде гипотеза Пуанкаре была доказана для пространств с измерениями 5 и выше, но не поддавалось доказательству для четырехмерного пространства и трехмерной сферы. Чистая математики как бы не хотела быть реальностью нашего мира и предпочитала существовать исключительно и только в «фантазиях-пространствах» математиков, пусть и доказанных ими силой разума. Но Перельман вернул математиков и, прежде всего самого себя, к реальности нашего пространства, может быть, на свою беду потому, что эта реальность стала «диффеоморфна» одному миллиону долларов. Представляете, какое оскорбление для разума математика,? Нет, это не шутка.

В общем, я прочитал книгу Маши Гессен и получил удовольствие. Но мне показалось мало, и я со стыдом за свою профессию посмотрел все фотографии Перельмана, недавно сделанные фотографами самой желтой «Правды» — комсомольской, потом посмотрел фильм ВГТРК «Иноходец. Урок Перельмана», скаченный с торрента, в котором использовались почти все источники и даже некоторые заключения Маши Гессен, кроме, пожалуй, одного — антисемитизма в СССР. Однако, имя самой Маши Гессен не было мной также замечено в титрах этого фильма. Что показалось странным уже потому, что в России, да и в мире вряд ли есть человек, кто так досконально исследовал биографию Перельмана.

После этого я тоже решил своими глазами посмотреть на все трехмерное многообразие, в котором была доказана гипотеза Пуанкаре и отправился к месту жительству Перельмана в Купчино (Петербург). Было не сложно найти это пространство. Вот, например, как оно характеризуется на официальном сайте администрации: «Фрунзенскому району, или попросту Купчино, есть чем похвастаться. Оттуда родом наш президент Дмитрий Медведев, там живет великий ученый и затворник Григорий Перельман, там стремительно строятся новые кварталы и все время происходят какие-то необычные акции и мероприятия. Последнее — это заслуга молодого и креативного главы администрации Терентия Мещерякова…» Согласитесь, легко найти везде такое «пространство СССР», как бы оно ни искривлялось и ни деформировалось его обитателями.

Ну а написать этот пост я решил потому, что некоторые журналисты с «Эха Москвы» вдруг решили, что «мое поколение» или время — еще одна величина измерения, но уже больше политическая, чем физическая или математическая — это «поколение президента Медведева» и мне сразу же как-то захотелось считать себя «поколением аутиста Перельмана», который в общем-то был соседом Медведева по трехмерному многообразию в Купчино, но таки «миллион не принял» в мое время или «моим поколением».

Так своими глазами я увидел, что пространство, в котором была доказана гипотеза Пуанкаре — советское. Длинный, панельный дом в девять этажей, выкрашенный в зеленый цвет. С внешней стороны дома — пустырь с небольшой детской площадкой в начале, а в конце — с удивительным кустарником, необычно перекрученным и с явно ядовитыми плодами — ягодами ярко-красного цвета. «Вот, — подумал я, — маленькое доказательство сингулярности четырехмерного пространства». Под ветками кустарника — незаасфальтированная тропинка, очевидно, протоптанная людьми, праздношатующимися из одного пространства — в другое. Осталось только узнать, как эти кусты называются в нашем трехмерном многообразии — и тогда мысли Перельмана станут очевидными и для меня.

По «дороге Перельмана» — от гастронома до подъезда, можно прочитать на заборах некоторые известные всем слова и обороты речи русского и английского языков вперемешку. Но народной рефлексии, связанной с математикой, я не заметил, хотя читал, что Перельман «рисовал сферы» даже на мокром асфальте. Правда в юности. Но и в моей глупой юности писали на стенах: E=mc в квадрате в подворотнях жилых домов, но разве это является сейчас каким-то доказательством?

Поскольку я намеренно не взял с собой фотоаппарат, чтобы, на всякий случай, не искушать себя, то просто сел на лавочку рядом с подъездом и закурил. Потом прочитал все объявления, беспорядочно наклеенные вокруг дверей подъезда, но и в них я не нашел ничего любопытного. Однако, этот чертов кустарник, закрученный и с красными ягодами, местами рос и с этой стороны дома. Так я решил, что это и есть ключ к «тайне Перельмана» и поэтому стал бродить вокруг него в поисках кода, пока одна из проходящих мимо женщин мне не сказала:

— У меня на даче тоже такие кусты растут. Очень много. Очень красивые. У них красные листья осенью, красивые-красивые, а потом красные ягоды…уже по белому снегу.
— А Вы не знаете как они называются? — спросил я.
— К сожалению, не знаю. Я вообще не знаю, как они тут появились. И на даче я их тоже никогда не сажала.
— Интересно. Значит, они просто так появились?
— Да, наверное, просто так, — ответила женщина, а потом добавила, — Но просто так ничего не появляется.
— Да, не появляется, — подтвердил я, — Просто так, я слышал, что в вашем доме Перельман жил?
— Почему жил? До сих пор живет… Я хорошо знаю его. Мой муж учился вместе с его матерью, и мы соседи по подъезду уже много лет. Он очень скромный и такой добрый-добрый. Вы, наверное, слышали его историю?
— Да, слышал. Странная история, — осторожно сказал я.
— Да ничего странного в ней нет. Я думаю, он просто побоялся ответственности…
— Побоялся ответственности? — удивился я.
— Да, ответственности за миллион, — сказала женщина, — Его же могли просто пристукнуть в нашем подъезде за этот миллион. Он ведь совершенно не защищенный… Вы знаете, что здесь творилось, когда про миллион все узнали?
— Догадываюсь, — скромно сказал я.
— А знаете, что на этот миллион теперь детскую школу для молодых математиков решили построить? Там, у них…
— Да, читал кажется…
— Вот видите, а соседи предлагали ему из этого миллиона кровлю нашего дома починить. Течет до сих пор. А он только улыбался в ответ. Молчал и улыбался. У них очень плохо с деньгами, и его мать тяжело болеет. Если умрет, я не знаю, что будет с Гришкой… Ладно, мне бежать надо, вон мой муж уже сигналит, мы на дачу спешим…
— До свидания, — сказал я и почти крикнул ей в след, — Так Вы узнайте, как этот кустарник называется, мне обязательно знать надо.
— Узнаю-узнаю, — на бегу пообещала она.

Я выкурил еще одну сигарету и пошел в гастроном посмотреть на «хлебный отдел» потому, что вспомнил эпизод из книги Гессен: когда Перельман жил в Нью-Йорке, то вместе с китайским математиком пешком ходил на Брайтон Бич в русский магазин покупать хлеб, потому что такой хлеб больше нигде в Америке не продавали, как в гастрономе около его дома в Купчино. На всякий случай я купил два разных сорта. Просто чтобы не ошибиться. И съел оба.

На фото фрагмент иллюстрации к книге Маши Гессен «Совершенная строгость»Оригинальное доказательство гипотезы Пуанкаре впервые было опубликовано здесь  (Можно скачать на английском языке)

Парадокс Путина (ПП)


В Ново-Огарёво я мог бы не ехать, но мне захотелось увидеть Путина. Живым. «А Вы вообще видели Путина живьем? — спросила меня в Кремле Екатерина — личный фотограф Медведева. «Видел, как же, четыре года назад, он еще жив был…» , — пошутил я. «Ну, тогда, Вы удивитесь, он изменился…», — ответила она.

В старом автобусе типа «ПАЗик» было жарко. Кто-то из журналистов сказал: «Выключите печку, пожалуйста!» Водитель ответил: «Это не печка, это от двигателя такая жара,  потому что он в салоне автобуса находится… Я же не могу двигатель выключить!», — возмутился «водила». На лобовом стекле нашего «ПАЗика» был только один «пропуск», на котором крупными буквами было написано — «Люди». И никаких вам спецпропусков и прочих «важных заявлений», несмотря на то, что мы ехали в Ново-Огарёво!

Под знак «Въезд запрещен» — «кирпич» — с Успено-Рублевского шоссе, не обращая внимания на гаишника, который выбежал из своей будки нам навстречу, мы повернули направо, даже не притормозив. «Странно, — подумал я, — такой убогий автобус, а разъезжает где хочет и как хочет».

Спустя минуту-другую, мы остановились у ворот, точнее у стены, построенной в сталинском стиле, но уже с Российским двуглавым орлом над металическими воротами оливкового цвета. Было не очень понятно, новая ли это «стена-ворота» или еще построенная при Сталине. Однако ощущение перед ней стоящего, очевидно, одно и тоже: «Стоять! Бояться!»

Дверь автобуса открылась только тогда, когда к ней подошел человек, одетый в зимний военный камуфляж, который, не здороваясь, отдал команду: «Все выходим, готовим документы и по одному на досмотр!»

Поскольку я сидел в автобусе у дверей, то в очереди на досмотр оказался одним из первых, любезно пропустив перед собой пару голландских журналистов на всякий случай чтобы убедится, что их не пропустят сразу через мясорубку.

В качестве документа, подтверждающего личность, я показал кремлевскую аккредитацию «официального визита на высшем уровне». Не работает. «Это в Кремле показывать будете, мне нужен паспорт!» — Сказал охранник. Я отдал ему свой паспорт. Не жалко. Он сверил данные моего паспорта с данными своего списка.

«Подождите, пройдете когда проверят предыдущего». Предыдущего голландца аккуратно общупали (как девочек в подъезде) во всех местах и провели сквозь рамку металлоискателя )как в Кремле), хотя и похожую на мясорубку, но после неё он почему-то остался в живых и не стал очередной жертвой «кровавого режима».

«Щелкните камерой и покажите изображение», — дал мне команду уже другой охранник, проверяя фотоаппараты. Совершенно легкомысленно я взял камеру, направил ее на «стену-ворота» и уже хотел было нажать на спуск, как охранник крикнул: «Стой! Опусти камеру!» Испугавшись, я подчинился: «Опустите ее вниз, на землю и после этого снимайте», — объяснил он. Уже позже я сообразил, что все это значит, так как охранник предложил мне сразу же стереть «изображение земли», очевидно потому, что по ней ездит сам Путин.

Как бы между прочим появилось два «человека-камуфляжа» с двумя собаками на поводках и прошли мимо нас, едва сдерживая своих псов. Я было подумал, что это прогуливают любимую собаку Путина и её нового друга, но ошибся, потому что псы были другой породы, чем «любимая Конни». Это были классические немецкие овчарки, немного возбужденные, с открытыми ртами и длинным красными языками. На кончике языка каждой из них были заметны капельки слюны как бы в предвкушении чего-нибудь съедобного и вкусного. У меня и у самого так бывает, когда я оказываюсь перед столом с деликатесами. Но здесь никаких деликатесов я не замечал, и пока мы обсуждали достоинства и недостатки собак разных пород и, в том числе, «собаку Путина», немецкие овчарки вернулись под руководство своих хозяев и опять проследовали мимо нас, как гестаповцы во время «зачистки» в какой-нибудь оккупированной фашистами украинской деревне.

Все это происходило на улице, но уже за «стеной-воротами». Нас было человек десять, поэтому процедура проверки длилась достаточно долго. Так, часть журналистов оказалась по одну сторону «стены», а вторая — по другую, тогда как по рации у одного из охранников я услышал какую-то не очень разборчивую команду, но, видимо, очень важную… Потому что, вдруг, откуда не возьмись, выскочили двое в камуфляжах и с автоматами Калашников на спинах. Они подбежали к металлическим воротам оливкового цвет и стали смотреть в дырку-амбразуру, время от времени о чем-то переговариваясь по рации. Охранник, который вел досмотр, предложил нам удалиться подальше от ворот и встал перед нами: «Не снимать! Опустите камеры!» Тех журналистов, которые были по ту сторону ворот и не успели пройти проверку, опять загнали в автобус «типа ПАЗик», но двигатель в салоне не заводили то ли из милосердия, то ли согласно инструкции «Стоять! Бояться!», в которой сказано, что водитель должен не только остановить транспортное средство на обочине дороги при встрече с правительственным кортежем, но и заглушить двигатель.

Первая через ворота «пролетела» машина ГАИ — мерседес с синим ведерком на крыше. Потом вторая — такая же. Потом несколько черных джипов-мерседесов «типа чемодан». Потом появился лимузин мерседес «типа колбаса», а потом опять несколько «джипов-чемоданов». Я хотел было их пересчитать, но не успел. Заробел. Это был Путин. Мне даже показалось, что я заметил его лицо в окне лимузина. Он смотрел на меня! Но, конечно, это было только видение…

В конце концов пропустили через ворота и наш ПАЗик. Как баранов, нас опять загнали внутрь салона и под охранной человека в камуфляже, но без Калашникова, повезли от ворот к месту встречи…

Я глазел по сторонам, пытаясь через окно увидеть какие-то особенности, но ничего особенного не заметил… лишь дом, справа по ходу движения, который, почему-то, показался мне «домом для высокопоставленных гостей». На той же стороне какая-то асфальтированная площадка с белой разметкой, то ли для вертолетов, то ли для самолетов с вертикальным взлетом. И все. Лес и еще зеленая трава. Асфальт был новый, но дорога достаточно узкая, без привычной разметки, как бы для одностороннего движения. Видимо поэтому на поворотах были установлены большие выпуклообразные зеркала. Для обзора. Чтобы, не дай Бог, не столкнулись лоб в лоб «Джип-чемодан» и «синее ведерко», например.

Что сразу мне бросилось в глаза — это отсутствие света. Электрического света. Здесь, почему-то, нет уличного освещения или его просто не используют. Темно. Как в блокадном Ленинграде. Видимо ради светомаскировки на случай внезапного нападения вражеской авиации. Лишь некоторые окна некоторых домов светятся тусклым желтым светом, как бы подтверждая, что здесь есть люди и они еще живы. «Как вы здесь живете в таком мраке?, — спросил я одного из служащих резиденции. — Или вам всем выдают бинокли ночного видения?» Служащий засмеялся и ответил, что бинокли всем не выдают, но периметр охраняется с помощью инфракрасных и лазерных лучей, которые невозможно заметить. «Свет есть, — сказал он, — но его никто не видит». Жутко как-то сказал.

«Свет и Свобода», написано на одном из гербов —  и это не российский двуглавый герб. Это журналистский герб одной из газет, для которой я работаю. Журналисты, аккредитованные «при Путине», находились в небольшом помещении на первом этаже резиденции для приема высокопоставленных гостей. Открываешь дверь и сразу перед собой видишь не журналистов, не компьютеры, телефоны, телетайпы…, а большой бильярдный стол с зеленым сукном. По сукну двое известных на всю Россию журналистов катают шары. Какая-то девица вульгарного вида, развалившись на диване и расставив ноги на каблуках, как в гинекологическом кабинете, о чем-то болтает по мобильному телефону: «… ах, вот кажется, к нам пожаловали голландский журналисты…», — услышал я лишь одну фразу, но сказанную с такой интонацией и в такой позе, что меня сразу стало тошнить…

Вскоре появился «человек-протокол» и объяснил «правила поведения» и «правила хорошего тона». Для этого нас пригласили в комнату, где состоится встреча двух премьеров — российского и голландского-  и показали, по какой части паркета можно ходить, а по какой нельзя, потому что там будут ходить другие. «Пешеходные переходы» обозначены не были, по крайней мере, были не видны, но они есть на самом деле… просто мы, смертные, их не видим.

В конце концов, я увидел Путина. Он не вошел, а появился. Поскольку помещение было достаточно маленьким и большую его часть занимал огромный стол, то мне показалось, что уже из двери Путин вышел с протянутой вперед рукой для приветствия голландского Премьера. По крайней мере, мне так показалось.

Освещение было тусклым, как в квартирах у бабушек, которые экономят свои пенсии на электричестве и никаких цветов, кроме желтой части спектра, мой глаз не фиксировал. Так я увидел, что они встретились, пожали друг другу правые руки и показали, как они это делают всем присутствующим журналистам. Можно было подумать, что все другие жмут руки друг другу иначе. Но обниматься и целоваться не стали. Может быть потому, что Путин постоянно почесывал свое лицо одним безымянным пальцем левой руки и, наверное, это обстоятельство не способствовало более близким и публичным утехам. Однако, вскоре я заметил, что лицо Путина действительно изменилось с тех пор, как я его видел последний раз. Оно стало каким-то не живым, а мертвым, точнее одутловатым, как это бывает у покойников, покончивших жизнь самоубийством через повешанье. Я посмотрел по сторонам, но виселицы нигде заметил, хотя люстра на потолке висела не очень ровно согласно закону всемирного тяготения — и это обстоятельство показалось мне тревожным…

Пожимая руки всем остальным «официально присутствующим», Путин не обратил ни малейшего внимания на остальных — «официально отсутствующих» журналистов. Поэтому мне подумалось, что мы — «отсутствующие» — видим их, а они — «присутствующие» — нас не видят. Примерно так же как в случае с «разметкой на паркете», они видят разметку, а мы нет.

Однако и при тусклом освещении было понятно, что с лицом лидера нации что-то не то. Не то лицо. Неужели России уже понадобился президент с другим лицом? Если нужен, то Путин еще до президентских выборов должен изменить лицо и подчиниться воли народа. Так логично подумать, если не брать в расчет люстру на потолке в резиденции бывшего президента, которая висит почему-то криво, как будто бы с нее только что сняли висельника.

Я еще раз посмотрел по сторонам и заметил личного фотографа Путина — Яну Лапикову, точнее заметил не её, а её губы. Они тоже были какие-то слишком одутловатые, как будто бы она целый день с кем-то целовалась, прежде чем прийти на службу ближе к вечеру. Ее губы я разглядывал в телевик, который специально для этого нацепил на камеру. Будучи все-таки фотографом, а не только фотомоделью, она заметила мои действия и так презрительно посмотрела мне в объектив, что я тотчас застыдился и повернул камеру в другую сторону — на Путина. В этот «решающий момент», о котором так часто говорил Картье-Брессон, меня и осенило: «Черт возьми, это же две фотомодели! Только одна — в прошлом, а другой — в будущем! Если это так, то лицо меняется ботоксом в одном случае для надувания губ, а в другом для разглаживания морщин и создания иллюзии вечной молодости!» Все как по Войновичу в романе «Москва — 2042» при создании вечно живого и молодого образа Гениалиссимуса, от слова «гений», разумеется.

Пока я обдумывал это новое свое открытие, нас попросили удалиться в комнату для прессы, точнее, в бильярдную, где два известных на всю Россию журналиста продолжали катать шары на зеленом сукне. Возбужденный от своего открытия, я попросился у охранника в туалет. Он, как мамочка в моем детстве, проводил меня до горшка. Туалет был настолько чистым, что мне захотелось как-нибудь там нагадить… […] Оставить след. Есть такой синдром у воров и бандитов, когда они что-нибудь крадут или кого-нибудь убивают, то им очень хочется испражниться на месте преступления. Так и я. Украл «чужой секрет» и захотелось мне тоже… Но поскольку я журналист снимающий, а не пишущий, то авторучки и, тем более, фломастера у меня не оказалась. Мимо унитаза тоже не удалось. Фотографироваться с унитазом мне показалось ниже моего достоинства фотожурналиста.  

После встречи с «лицом Путина» голландских журналистов опять хотели запихать в старый ПАЗик и без мигалок и по пробкам отправить в Москву. Они возмутились и сказали, что им срочно надо передавать свои репортажи-новости в редакции и что читатели ждут с нетерпением, что там происходит в Москве и особенно в Ново-Огарёво […] Тогда «человек-протокол» заверил, что на ПАЗике их подбросят только до «стены-ворот», а там пересадят в минибас «Мерседес», который повезет всех вместе с кортежем голландского премьера в сопровождении мотоциклистов на мото-бумерах, с мигалками и при всех прочих атрибутах «сильной власти».

В час пик, в пятницу вечером, кортеж нес нас от Ново-Огарёво до Николоямской улице в центр Москвы. Были полностью перекрыты Рублевка, Кутузовский, Знаменка, Кремлевская набережная, а в начале Николоямской было оцепление ОМОНа, который даже пешеходов близко не подпускал к месту нашей высадки. Должен сказать, что к такому очень быстро привыкаешь и очень быстро поднимается твое собственное самомнение и значимость, даже несмотря на то, что делаешь ты в своей жизни полные глупости или никому не нужные поступки и действия.

Была только одна деталь, слабо поддающаяся объяснению в моей «теории жизни фотомоделей»: когда мы ехали эскортом через всю Москву, люди в пробках, заметив кортеж, начинали неистово сигналить клаксонами, а в некоторых случаях даже мигать фарами. Москва гудела. Раньше я такого никогда не наблюдал, хотя сам часто сигналил и даже кричал в открытое окно какие-то неприличные слова, не помню какие точно, но чтобы вот так и все вместе.., не видел и не слышал прежде. Гаишники, которые нам отдавали честь, казалось, этого тоже не слышат, но мы-то слышали даже внутри кортежа. Тогда я по-глупому спросил нашего водителя Мерседеса: «Это они так возмущаются, что ли?» — И тот, улыбаясь, ответил: «Они не возмущаются, они рады вашему приезду и таким образом выражают свой восторг».

И действительно, подумал я, если немного абстрагироваться, то может показаться, что народ на улице был очень рад встрече с правительственной колонной и тогда факт возмущения толпы — совсем не факт, противоречащий образу жизни «фотомоделей», а всего лишь парадокс, который, например, можно назвать «парадоксом Путина». Есть же «парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена» (ЭПР) или кажущие отсутствие порядка в причинно-следственных связях. Логично предположить, что может быть и в общественных науках «парадокс Путина» (ПП) при фиктивном нарушении теории детерминизма. 

Разумеется, это дело государственное в одном случае, а в другом — личное дело каждого. Но когда эти относительные понятия мы превращаем в один абсолют, например, такой как постоянная величина скорости = нестареющее лицо президента, то действительно возникает «парадокс», при котором наивное обожание толпы часто превращается в лютую ненависть, несмотря на то, что для сидящего в лимузине эти понятия кажутся тождественными, а для политтехнологов — амбивалентными, как они часто любят выражаться. Таким образом,  «телепортация Путина» в будущее вполне себе может быть эквивалентна квантовой телепортации в теории точных науках, которые ныне совсем не популярны в народе.

20 октября 2011, Москва — Ново-Огарёво — Москва.

P.S. Все фамилии, даты, факты и фотографии — реальные, но личные впечатления и комментарии автора — субъективные.

«Шампань-социалисты» и музей современного искусства

Мало кому известно в России, что «провинция Хронинген» (Groningen) в Нидерландах в период «Холодной войны» всегда отличалась своими коммунистическими и социалистическими настроениями. Это сейчас Хронинген — «культурная столица» с прекрасным музеем современного искусства в Европе, а тогда, например, в близлежащих деревнях Beerta и Finsterwolde существовали «коммунистические ячейки», и занимались они пропагандой коммунизма — транслировали радиопередачи на западную (капиталистическую) Германию. Делалось это совершенно искренне, по убеждениям и безо всякой поддержки КГБ и ЦК КПСС, как ни странно. Радиостанции были частные, разрешения на трансляцию не требовалось как в СССР, и «голландский народ», в основном состоящий из фермеров и рабочих, транслировал свои убеждения вдоль западной границы Германии, в то время как со стороны Восточной Германии существовала Берлинская стена.

В Beerta я зашел в типичный коричневый бар — «народный». После обеда там было несколько посетителей, и все они дружно повернулись в мою сторону, оторвавшись от своих бокалов с пивом и рюмочек с енейвером (голландская водка). Воцарилось молчание. Завсегдатаи бара выпучили на меня глаза, и, казалось, каждый из них решает непосильную интеллектуальную задачу, кто этот неместный тип: франт из Амстердама или, может быть, тупой немецкий турист, случайно попавший не в то место.

Пересилив себя, чтобы тотчас не выйти прочь, я, на всякий случай, медленно подошел к бару и спросил старый енейвер (oude genever). Бармен продолжал молча и тщательно протирать пивные бокалы какой-то тряпкой и спустя долких 20-30 секунд, вместо того чтобы налить мне водки, по-английски спросил: «Ты откуда?»

«Из России», — ответил я и спиной почувствовал, как все посетители опять оторвали свои глаза от бокалов и рюмочек и пронзительно смотрят в мою спину, куда-то под лопатку. Следующий вопрос бармена потряс меня до глубины души своей категоричностью: «Коммунист?»

Теперь я должен был сказать «ес» или «ноу» и желательно быстрее чем за 20-30 секунд. Я сказал «Нет», но добавил, что «коммунизма в России больше нет, он закончился». Соврал, конечно. Так или иначе, но ответ был «правильный» потому, что я бесплатно выпил три рюмочки енейвера и выпил бы еще, но мне надо было управлять автомобилем.

По правде сказать, социалистов, коммунистов и даже маоистов хватает и в Амстердаме. Правда, их социальный статус несколько иной. Все они называются «Шампань-социалисты» потому, что формально отрицая «частную собственность на средства производства», любят социализм так же как шампанское и могут себе это позволить по капиталистической причине «прибавочной стоимости». Другими словами: они все «проклятые буржуи», а социализм для них примерно то же самое, что любовь к шампанскому.

Все это, казалось бы, не имеет никакого отношения к России. Но нет, некоторые «Шампань-социалисты» из Нидерландов известны и у нас. Например, Дерк Сауэр — основатель медиахолдинга «Independent» в Москве, сделавший свое состояние в «мутных водах», как говорят голландцы, 90-х годов. В России он известен как «капиталист», а в Амстердаме больше популярен как «маоист» с «либеральными взглядами на человека и общество». Парадокс, не правда ли?

Однако, должен признаться, что коммунизм в окрестностях Хронингена более не популярен как прежде во времена «Холодной войны». Идею социальной справедливости теперь здесь подменили на идею «Современного искусства», что, в общем-то логично, и правительство Нидерландов охотно это поддерживало из своего бюджета до сегодняшнего дня. Но с сегодняшнего дня новое правительство Голландии, в формировании которого принимало участие 15 процентов профашиствующих членов , отказывается это делать, по крайней мере в тех масштабах как раньше. Например для культурной программы 2013 между Россией и Нидерландами будет выделено только 2-3 миллиона евро. К слову сказать сколько выделит Россия — никто не знает… Некоторые голландцы из Амстердама считают, что экономить на искусстве недопустимо и может быть причиной возвращения социализма, коммунизма и даже маоизма в Нидерландах, без расстрелов и национализации, конечно, но обязательно с шампанским…

А пока современное искусство процветает в Хронингене — посткоммунистической провинции: