Полет из Внуково в Киров сразу вызвал во мне некоторые подозрения уже потому, что длительность воздушного путешествия значилась по расписанию в два часа тридцать минут. Расстояние от Москвы до места ссылки Салтыкова-Щедрина — 950 километров. Средняя крейсерская скорость реактивного самолета — 800 км/час Имея большой опыт полетов на различного рода транспорте, я решил, что авиарейс будет осуществляется на вертолете — и отчасти оказался прав.
Все-таки, это оказался самолет Ан-24 — турбовинтовой — времен «Очакова и покорения Крыма». В 25-ти градусную жару нас загрузили в самолет и предоставили возможность в нем попариться минут двадцать без каких-либо объявлений. Потом командир немного покряхтел в микрофон и сказал, что рейс задерживается «минут на пятнадцать или больше», так как нет буксира, который бы мог вытащить самолет на взлетную полосу. Я подумал, что Ан-24, в принципе, самолет «верткий» и мог бы сам вырулить куда надо.. В 90-х годах, я часто летал на таких «аэропланах» как гражданского, так и военного воздушных флотов и все меня убеждали, что эта единственная «современная машина», способная планировать в случае отказа даже двух двигателей.
Я успел занять место у окна на первом ряду и уже было приготовился к взлету, как откуда ни возмись, возникла опаздывающая пассажирка, как выяснилось позже — бывшая стюардесса, и попросила меня уступить ей место, причем мотивировала просьбу не своим преклонным возрастом, а тем, что если бы она действительно знала, что полет будет на этой старой развалине, то она никогда бы не полетела…
Я пересел на второй ряд к седовласому мужчине с золотыми часами на руках, который оказался начальником Госстата Кировской области, родом из Петербурга, но мечтавшему продолжить карьеру чиновника в Москве после «необходимой высылки» на испытательный срок в Вятку или Киров, как называют этот город сейчас.
Этот чиновник приветствовал меня словами: «Шарашкина контора! Уроды, блядь… » и стал использовать пластиковую инструкцию о безопасности полета в качестве веера, потому что жара и духота в самолете была невыносимой, и чиновник, впрочем как и все остальные, обливался пОтом.
В конце концов подъехал буксир и нас куда-то потащили. Недолго и недалеко. Следующая сцена — попытки запустить двигатели. В начале закрутился винт левого — с трудом. Потом винт правого — значительно легче. Весь салон стал вибрировать и скрипеть. Я вспомнил фильм о том, как детектив, воспетый Агатой Кристи, по имени Пуаро (в гл. роли актер Суше) не любил летать на самолете и, однажды, во время полета из Лондона в Париж, случилось преступление — «Смерть в облаках». Вспомнил потому, что, пожалуй, я просмотрел все фильмы этого старого сериала по нескольку раз и актер Суше в роли Пуаро вызывает во мне умиление и спокойствие, которое мне так необходимо перед сном. Для меня нет фильмов хороших или плохих, для меня есть фильмы, под которые я никогда не усну и, которые я могу смотреть сотни раз и всегда засыпаю на второй сцене. Но те и другие фильмы, я всегда смотрю в зависимости от тех или иных обстоятельств. Сейчас мне хотелось посмотреть Пуаро в надежде на то, чтобы уснуть, или на то, что любое преступление, так или иначе, будет наказано.
Оба двигателя неожиданно заглохли и наступила «гробовая тишина». Я был рад, что мы по-прежнему оставались на земле в этот момент. Вскоре в салоне стали слышны «нервные хихиканья». Мой «сосед-чиновник» опять выругался матом, я только подумал: «Пиздец, мы никуда не полетим. Может, это и к лучшему…» Через некоторое время к левому двигателю самолета подъехала пожарная машина, из нее вышел какой-то мужик и стал поливать винт и сам двигатель из трансбойта — видимо обыкновенной водой, так как противопожарной пены я не заметил. Хотя, мне подумалось, наш старый самолет могли поливать чем угодно и не понятно зачем. Запаха гари и дыма не ощущалось, при этом как командир, которого никто не видел, так и старая стюардесса, которую видели все, даже не подавали признаков жизни… Все пассажиры салона погрузились то ли в нирвану, то ли в шоковое состояние. Стюардесса-пассажирка, которой я уступил место, включила мобильный телефон и стала звонить своим детям, рассказывая о самолете в котором она находится и о том что, может быть, им больше не суждено встретиться. Вскоре ее примеру последовало большинство пассажиров — включили мобильники и стали звонить голосами приговоренных к «последнему слову».
Человек — животное общественное или стадное и я тоже последовал своим инстинктам — отправил несколько смс с одинаковым содержанием: «Полет нормальный — находимся на земле», — чтобы было не очень ясно — то ли мы еще на земле, то ли мы уже на земле. Пока я был занят общением с использованием «нанотехнологий», пожарник закончил свое дело и куда-то удалился, оставив за собой следы воды на двигатели и окнах-элюминаторах в виде капелек, которые медленно стекали на землю, согласно законам всемирного тяготения.
Вскоре попытки запустить двигатель повторились. Теперь первым завращался правый винт. Все пассажиры дружно посмотрели в правые иллюминаторы, и даже сам самолет стал вибрировать и дергаться «немного направо», но когда запустился левый двигатель — «конвульсии» самолета уравновесились и стала ощущаться «продольная вибрация». Минут двадцать правый винт «соревновался» или «разговаривал» с левым, время от времени, повышая обороты или сбрасывая их, при этом издавая невероятный рев и грохот. Некоторые пассажиры, особенно те, что сидели рядом с двигателями, стали затыкать уши, используя для этого указательные пальцы своих рук. Все говорило о том, что мы должны взлететь… Вскоре мы поехали дальше — в сторону взлетной полосы. На всякий случай я вытащил камеру, «привинтил» к ней объектив и решил, что могу снять что-то более интересное, чем просто портрет «демократа-губернатора» Кировской области…
Взлет был хоть и «мучительный» в сравнении с реактивными самолетами, но принес некоторое облегчение всем пассажирам. Камера не понадобилась, но на всякий случай я держал ее рядом с собой в открытом кофре на протяжении всего полета. По мере набора высоты стало прохладнее и легче дышать в салоне, но будучи не пессимистом (иначе бы не полетел на этом самолете), а реалистом, я подумал, что если мы поднимемся еще немного повыше, то в салоне будет просто холодно. Так, в принципе, оно и случилось. Вскоре появилась настоящая стюардесса откуда то с задних сидений и предложила всем пледы и даже подушки в придачу. Полет предстоял долгий — два часа тридцать минут и, согласно инструкциями, пассажиры могут немного вздремнуть. Это с одной стороны, но с другой — всем было просто холодно и пледы были очень кстати.
Я немного поговорил со своим «соседом-чиновником», а когда тот стал дремать с открытым ротом, то решил пройтись по салону в поисках туалета и по возможности поболтать с кем-то еще. Некоторые пассажиры до сих пор находились в состоянии, как бы сказать… — «сами в себе». Так случается, я уже видел это раньше, когда человек вдруг понимает неизбежность близкой смерти. Дело в том, что только перед смертью или ее опасностью, человек перестает быть «общественным животным», становится крайне уязвимым и одиноким, погружаясь в самого себя целиком… Некоторые начинают открыто молиться, другие это делают «про себя», третьи думают о «смысле жизни» или неизбежности смерти. Это начало «смертельного одиночества», как я это называю. Так или иначе, но люди всегда умирают в одиночестве с самими собой и чем ближе граница между смертью и жизнью, тем сильнее становится его одиночество, тем больше он погружается в «самого себя» и изолирует себя от всего окружения. Смерть не бывает «общественной», смерть всегда — «дело личное» и дело рук самого умирающего. Я много раз видел это состояние «самих в себе» и знал, что если смертельная опасность минует, то человек вновь превращается в «общественное животное», но при этом испытывая эйфорию и возбуждение. Это возбуждение тем сильнее, чем ближе человек подходит в своем одиночестве к смертельной черте. Однако, я тоже это встречал, «нехорошие игры со смертью», как в «русской рулетке», рано или поздно заканчиваются фатально.
Туалет в самолете был весь обшарпан и выкрашен много раз одной краской поверх другой. Честно говоря, я долго не мог решиться нажать «красную кнопку» спуска воды в унитазе из-за интуитивного предчувствия, что после этого действия должен последовать неминуемый взрыв всего самолета… В конце концов я закрыл глаза и сделал это. Ничего не произошло. Слив унитаза не работал, а желтоватая жидкость сама по себе куда-то уходила и исчезала во внутренностях этого летающего и дребезжащего чудовища.
Потом я заглянул в задний багажный салон. Там стояло несколько чемоданов иностранного происхождения, а еще ближе к корме или, как они говорят, к «хвостовой части самолета» был огромный люк, из которого, в военное время, могут выбрасываться десантники со своими парашютами и мне подумалось, что было бы не лишнее обзавестись таким парашютом. В десантном люке была с палец величиной щель, из которой сквозила прохлада. На всякий случай я глазами поискал пульт управления этим люком, но ничего не нашел похожего и подумал, что, скорее всего, люк открывается из кабины пилотов или той кнопкой из туалета, которая предназначена для смыва унитаза.
Проходя мимо стюардессы, которая, укутавшись в плед, сидела на последнем ряду, я сказал: «Унитаз не работает». Она равнодушно ответила: «Да, иногда кнопка заедает, надо несколько раз нажать…» С разрешения я присел рядом с ней на свободное кресло и поинтересовался с какого такого перепуга этот самолет вообще летает и чем там поливали двигатель, прежде как мы взлетели… Она улыбнулась и рассказала: «У нас осталось несколько таких самолетов. Этот самый старый и редко используется. Вам просто не очень повезло… » На что я заметил, что нам всем вместе не очень повезло.
Стюардесса была очень молода, стройна как Ту-154 , но не могла объяснить мне, зачем поливают водой двигатель и винт самолета, она точно не знала, однако сказала, что такое иногда случается и, наверное, «винт перегрелся на солнце, жарко ведь»… Между делом я поинтересовался, нет ли на борту нашего «авиалайнера» вместо теплой воды и томатного сока, например, пива или белого вина, чтобы немного охладить мой «двигатель», но ответ был предсказуемый — увы. Но действительно интересное стюардесса рассказала историю о том, как однажды из Москвы в Киров с ними летал «губернатор-демократ» Белых:
«Он всегда садится на самый последний ряд, потому что бизнесс-класса у нас нет вообще и потому, что это самые безопасные места в салоне самолета. Губернатор просто садится вот сюда, — она показала рукой на кресло с противоположной стороны, — никогда не пьет воду или сок, а просто смотрит в окно два с лишним часа…»
Вот, подумалось мне, наверное и президент Путин, а тогда еще даже не шпион Путин, встретил свою жену-стюардессу — «доступную как весь гражданский флот» (Высоцкий). Потом стал шпионом, потом президентом, потом его жена попала на лечение от алкоголизма в психиатрическую больницу Германии, а его новая любовница родила уже не двух дочерей, а одного сына, с которым она проживает в одном из коттеджей Константиновского дворца под Петербургом. Родила сына, которому наверняка суждено летать на собственном самолете и который вряд ли встретит «свою стюардессу»… Наверное, это тоже справедливо.
Когда в Кирове мы встретились с губернатором Белых и когда он рассказал нам свою теорию «о ментальности» (о чем я обязательно должен написать), в конце беседы, я спросил его: правда ли то, что мне рассказала стюардесса. Губернатор смутился и ответил: «Правда. Это была моя первая идея — заменить старые самолеты на новые. Но как оказалось, чтобы сделать это — необходимо построить новую взлетную полосу в Кирове. Мы построим… » — заявил он с уверенностью. Ну да, хотя бы власть должна быть уверенна, если не уверены ее граждане-пассажиры. Самолеты Ан-24 в настоящее время используются только в Африке и некоторых странах СНГ.
p.s. SMS я отправил самому себе…
