Наверное это закономерно, что человек, который не может говорить, ищет возможность иных коммуникаций. Например визуальных, образных… В психо-неврологическом интернате в Сибири я обратил внимание, что один их пациентов удивительным образом замечает особенности других людей, изображает их с помощью рук, мимики и таким образом объясняет то, что хотел сказать. Так я понял, что директор интерната — это «покручивание двух больших пальцев на руках». Директор так всегда делает, когда разговаривает с кем-то и сильно нервничает…
Этого наблюдательного человека зовут Паша. Ему примерно 30 лет, у него родовая черепно-мозговая травма (получил при рождении, когда щипцами вытаскивали за голову, как написано в личном деле) и — вследствие этого — защемление «речевого нерва»… Это означает, что говорить Паша может только «Дааа» и «Неее», остальные звуки трудно понимаемые. Что именно он понимает, как чувствует — в большинстве случаев остается понятным только ему самому. Он не может писать и не может читать. Он может только наблюдать, делать какие-то свои выводы, основанные исключительно на собственном опыте потому, что никто и никогда его ничему не учил. «Чистое сознание для обучения фотографии!»- подумал я.
Идея заключалась в том, что Пашу можно обучить быстро и эффективно делать фотографии. Я был уверен, что с помощью фотографии его язык станет более «коммуникабельным» и я смогу его больше понимать. «Хочешь рассказать мне про цветок? — спрашивал я его, — «Сними цветок и покажи его мне…Фотография — это тоже способ сказать что-то..» Так мы начинали наш «краткий курс школы Родченко», в конце которого я пришел к убеждению, что Паша единственный студент, которого я готов назвать своим учеником и которому позволительно меня называть его учителем в виде звука «ООыы».
Гениально. Делая фотографии, Паша не стремился стать знаменитым, не хотел быть богатым за счет фотографии, у него не было высокопарных амбиций художника и безграничной веры в своего гения, он в чистом виде хочет самовыражаться и коммуницировать с окружающими его людьми. Он хотел многое, очень многое рассказать людям. Он был просто счастлив с камерой в руках. Я смеялся, когда Паша делал снимки, абсолютно похожие на те фотографии, которые с умным видом делают студенты в фотографических школах или, хуже того, делают «состоявшиеся фотохудожники» за счет своих глупых амбиций «просвещения» какого-нибудь «пространства и времени», о которых потом пишут критики свои интеллектуальные статьи и мы вынуждены их читать, кивать головами и как Паша произносить только «Дааа» . Мы до слез смеялись над тем, с какой легкостью Паша копирует манеры поведения фотографов во время съемки (он очень внимательно наблюдал за мной и за Владимиром Семиным во время наших съемок). Может быть он казался нам иногда «фотографом-пародией», а может быть он стал для нас «фотографом-трагиком». Как тот, так и другой живут в каждом из нас.
За очень короткое время Паша стал членом нашей «экспериментальной экспедиции». Мы ходили вместе, вместе снимали. Вместе пили чай в нашей избушке за пределами интерната, пили деревенское молоко, ели сыр и отличный шоколад. Я купил ему шляпу «почти такую же как у фотографа Семина», научил его завязывать галстук, который он предпочитал носить, как некоторые фотографы «Кремлевского пула». Другими словами, мы приняли его как своего и тоже были счастливы вместе с ним.
Но когда мы пришли на обед в интернат, то с нами Пашу в столовую не пустили. Сказали, что с пациентами вместе нельзя. Только отдельно. Дисциплина. Паше ничего не надо было объяснять. Он снял камеру с груди и передал ее мне. Хотел отдать и шляпу, но я сказал, что это подарок. Он ждал нас недалеко на улице, пока мы пообедаем в официальной столовой и опять сможем пойти снимать…
Эта «система» чудовищна в своем несовершенстве, рассказал нам директор интерната — удивительный человек в своей открытости и принципиальности. У ребенка, от которого отказались родители еще в роддоме, практически нет шансов выйти из «системы», не зависимо от того есть ли у него какие-то психические отклонения или нет, может ли он жить с этими отклонениями в обществе или нет. Это «система», в которую «вход посторонним строго запрещен» по факту. По факту же и выход запрещен…
Уезжая, мы не могли оставить Паши «лишний фотоаппарат». Да он и не надеялся. Я обещал ему, что мы найдем ему фотоаппарат, скинемся деньгами и купим новый. А может у кого-то из коллег найдется старый и лишний. Директор же обещал нам, что будет сгружать его фотографии на свой компьютер и таким образом сохранит их до нашего следующего приезда. Так мы узнаем, что хочет нам рассказать Паша…
* My flexible friend одиома из английского фильма «Мистер Бин», означающая «гибкий, свободный, легкий, милый, приветливый… друг»
Фотографии Паши Кыштымова, которые он сделал в нашем коротком присутствии…
