«Либералы украли у меня Революцию!»

— убеждал журналистов Эдуард Лимонов (Национал-Большевистская Партия) на площади Революции… И действительно, больше года «лимоновцев» били дубинками, «таскали мордами» по асфальту в автозаки, арестовывали и даже сажали в тюрьмы, а они все продолжали и продолжали свою акцию «31» — Конституционное право на собрание. Но когда на улицы города вышло более 30 тысяч граждан, то никто даже в благодарность не вспомнил инициативу Лимонова и жертвоприношения его соратников. Хуже того, ОМОН отказался их арестовывать на сегодняшней акции протеста против фальсификации выборов. «Лимоновцы», «Левый Фронт»… до последнего находились на площади Революции, но полиция даже внимания не обращала на их лозунги и плакаты… Удивительно. И, наверное, обидно в конце концов.

Почему так случилось? — потому что на Болотной площади в Москве совершилась не социальная революция, а «этическая». Стоял вопрос не социальной справедливости, а вопрос этики. Власть в своих политических технологиях нарушила общечеловеческие законы этики, и именно это обстоятельство возмутило все социальные слои общества и способствовало консолидации граждан.

Конечно, как Лимонов так и вся «несистемная оппозиция» может утверждать, что у них «украли революцию», но проблема в том, что этика еще никогда не была движущей силой революции. Происшедшее сегодня — удивительное подтверждение существования этических качеств в обществе, честно сказать, в наличии которых приходилось сомневаться в последнее время в том числе благодаря телевизору. Так что если у народа и «украли революцию», то по крайней мере — до сих пор не украли совесть.

Парадокс Путина (ПП)


В Ново-Огарёво я мог бы не ехать, но мне захотелось увидеть Путина. Живым. «А Вы вообще видели Путина живьем? — спросила меня в Кремле Екатерина — личный фотограф Медведева. «Видел, как же, четыре года назад, он еще жив был…» , — пошутил я. «Ну, тогда, Вы удивитесь, он изменился…», — ответила она.

В старом автобусе типа «ПАЗик» было жарко. Кто-то из журналистов сказал: «Выключите печку, пожалуйста!» Водитель ответил: «Это не печка, это от двигателя такая жара,  потому что он в салоне автобуса находится… Я же не могу двигатель выключить!», — возмутился «водила». На лобовом стекле нашего «ПАЗика» был только один «пропуск», на котором крупными буквами было написано — «Люди». И никаких вам спецпропусков и прочих «важных заявлений», несмотря на то, что мы ехали в Ново-Огарёво!

Под знак «Въезд запрещен» — «кирпич» — с Успено-Рублевского шоссе, не обращая внимания на гаишника, который выбежал из своей будки нам навстречу, мы повернули направо, даже не притормозив. «Странно, — подумал я, — такой убогий автобус, а разъезжает где хочет и как хочет».

Спустя минуту-другую, мы остановились у ворот, точнее у стены, построенной в сталинском стиле, но уже с Российским двуглавым орлом над металическими воротами оливкового цвета. Было не очень понятно, новая ли это «стена-ворота» или еще построенная при Сталине. Однако ощущение перед ней стоящего, очевидно, одно и тоже: «Стоять! Бояться!»

Дверь автобуса открылась только тогда, когда к ней подошел человек, одетый в зимний военный камуфляж, который, не здороваясь, отдал команду: «Все выходим, готовим документы и по одному на досмотр!»

Поскольку я сидел в автобусе у дверей, то в очереди на досмотр оказался одним из первых, любезно пропустив перед собой пару голландских журналистов на всякий случай чтобы убедится, что их не пропустят сразу через мясорубку.

В качестве документа, подтверждающего личность, я показал кремлевскую аккредитацию «официального визита на высшем уровне». Не работает. «Это в Кремле показывать будете, мне нужен паспорт!» — Сказал охранник. Я отдал ему свой паспорт. Не жалко. Он сверил данные моего паспорта с данными своего списка.

«Подождите, пройдете когда проверят предыдущего». Предыдущего голландца аккуратно общупали (как девочек в подъезде) во всех местах и провели сквозь рамку металлоискателя )как в Кремле), хотя и похожую на мясорубку, но после неё он почему-то остался в живых и не стал очередной жертвой «кровавого режима».

«Щелкните камерой и покажите изображение», — дал мне команду уже другой охранник, проверяя фотоаппараты. Совершенно легкомысленно я взял камеру, направил ее на «стену-ворота» и уже хотел было нажать на спуск, как охранник крикнул: «Стой! Опусти камеру!» Испугавшись, я подчинился: «Опустите ее вниз, на землю и после этого снимайте», — объяснил он. Уже позже я сообразил, что все это значит, так как охранник предложил мне сразу же стереть «изображение земли», очевидно потому, что по ней ездит сам Путин.

Как бы между прочим появилось два «человека-камуфляжа» с двумя собаками на поводках и прошли мимо нас, едва сдерживая своих псов. Я было подумал, что это прогуливают любимую собаку Путина и её нового друга, но ошибся, потому что псы были другой породы, чем «любимая Конни». Это были классические немецкие овчарки, немного возбужденные, с открытыми ртами и длинным красными языками. На кончике языка каждой из них были заметны капельки слюны как бы в предвкушении чего-нибудь съедобного и вкусного. У меня и у самого так бывает, когда я оказываюсь перед столом с деликатесами. Но здесь никаких деликатесов я не замечал, и пока мы обсуждали достоинства и недостатки собак разных пород и, в том числе, «собаку Путина», немецкие овчарки вернулись под руководство своих хозяев и опять проследовали мимо нас, как гестаповцы во время «зачистки» в какой-нибудь оккупированной фашистами украинской деревне.

Все это происходило на улице, но уже за «стеной-воротами». Нас было человек десять, поэтому процедура проверки длилась достаточно долго. Так, часть журналистов оказалась по одну сторону «стены», а вторая — по другую, тогда как по рации у одного из охранников я услышал какую-то не очень разборчивую команду, но, видимо, очень важную… Потому что, вдруг, откуда не возьмись, выскочили двое в камуфляжах и с автоматами Калашников на спинах. Они подбежали к металлическим воротам оливкового цвет и стали смотреть в дырку-амбразуру, время от времени о чем-то переговариваясь по рации. Охранник, который вел досмотр, предложил нам удалиться подальше от ворот и встал перед нами: «Не снимать! Опустите камеры!» Тех журналистов, которые были по ту сторону ворот и не успели пройти проверку, опять загнали в автобус «типа ПАЗик», но двигатель в салоне не заводили то ли из милосердия, то ли согласно инструкции «Стоять! Бояться!», в которой сказано, что водитель должен не только остановить транспортное средство на обочине дороги при встрече с правительственным кортежем, но и заглушить двигатель.

Первая через ворота «пролетела» машина ГАИ — мерседес с синим ведерком на крыше. Потом вторая — такая же. Потом несколько черных джипов-мерседесов «типа чемодан». Потом появился лимузин мерседес «типа колбаса», а потом опять несколько «джипов-чемоданов». Я хотел было их пересчитать, но не успел. Заробел. Это был Путин. Мне даже показалось, что я заметил его лицо в окне лимузина. Он смотрел на меня! Но, конечно, это было только видение…

В конце концов пропустили через ворота и наш ПАЗик. Как баранов, нас опять загнали внутрь салона и под охранной человека в камуфляже, но без Калашникова, повезли от ворот к месту встречи…

Я глазел по сторонам, пытаясь через окно увидеть какие-то особенности, но ничего особенного не заметил… лишь дом, справа по ходу движения, который, почему-то, показался мне «домом для высокопоставленных гостей». На той же стороне какая-то асфальтированная площадка с белой разметкой, то ли для вертолетов, то ли для самолетов с вертикальным взлетом. И все. Лес и еще зеленая трава. Асфальт был новый, но дорога достаточно узкая, без привычной разметки, как бы для одностороннего движения. Видимо поэтому на поворотах были установлены большие выпуклообразные зеркала. Для обзора. Чтобы, не дай Бог, не столкнулись лоб в лоб «Джип-чемодан» и «синее ведерко», например.

Что сразу мне бросилось в глаза — это отсутствие света. Электрического света. Здесь, почему-то, нет уличного освещения или его просто не используют. Темно. Как в блокадном Ленинграде. Видимо ради светомаскировки на случай внезапного нападения вражеской авиации. Лишь некоторые окна некоторых домов светятся тусклым желтым светом, как бы подтверждая, что здесь есть люди и они еще живы. «Как вы здесь живете в таком мраке?, — спросил я одного из служащих резиденции. — Или вам всем выдают бинокли ночного видения?» Служащий засмеялся и ответил, что бинокли всем не выдают, но периметр охраняется с помощью инфракрасных и лазерных лучей, которые невозможно заметить. «Свет есть, — сказал он, — но его никто не видит». Жутко как-то сказал.

«Свет и Свобода», написано на одном из гербов —  и это не российский двуглавый герб. Это журналистский герб одной из газет, для которой я работаю. Журналисты, аккредитованные «при Путине», находились в небольшом помещении на первом этаже резиденции для приема высокопоставленных гостей. Открываешь дверь и сразу перед собой видишь не журналистов, не компьютеры, телефоны, телетайпы…, а большой бильярдный стол с зеленым сукном. По сукну двое известных на всю Россию журналистов катают шары. Какая-то девица вульгарного вида, развалившись на диване и расставив ноги на каблуках, как в гинекологическом кабинете, о чем-то болтает по мобильному телефону: «… ах, вот кажется, к нам пожаловали голландский журналисты…», — услышал я лишь одну фразу, но сказанную с такой интонацией и в такой позе, что меня сразу стало тошнить…

Вскоре появился «человек-протокол» и объяснил «правила поведения» и «правила хорошего тона». Для этого нас пригласили в комнату, где состоится встреча двух премьеров — российского и голландского-  и показали, по какой части паркета можно ходить, а по какой нельзя, потому что там будут ходить другие. «Пешеходные переходы» обозначены не были, по крайней мере, были не видны, но они есть на самом деле… просто мы, смертные, их не видим.

В конце концов, я увидел Путина. Он не вошел, а появился. Поскольку помещение было достаточно маленьким и большую его часть занимал огромный стол, то мне показалось, что уже из двери Путин вышел с протянутой вперед рукой для приветствия голландского Премьера. По крайней мере, мне так показалось.

Освещение было тусклым, как в квартирах у бабушек, которые экономят свои пенсии на электричестве и никаких цветов, кроме желтой части спектра, мой глаз не фиксировал. Так я увидел, что они встретились, пожали друг другу правые руки и показали, как они это делают всем присутствующим журналистам. Можно было подумать, что все другие жмут руки друг другу иначе. Но обниматься и целоваться не стали. Может быть потому, что Путин постоянно почесывал свое лицо одним безымянным пальцем левой руки и, наверное, это обстоятельство не способствовало более близким и публичным утехам. Однако, вскоре я заметил, что лицо Путина действительно изменилось с тех пор, как я его видел последний раз. Оно стало каким-то не живым, а мертвым, точнее одутловатым, как это бывает у покойников, покончивших жизнь самоубийством через повешанье. Я посмотрел по сторонам, но виселицы нигде заметил, хотя люстра на потолке висела не очень ровно согласно закону всемирного тяготения — и это обстоятельство показалось мне тревожным…

Пожимая руки всем остальным «официально присутствующим», Путин не обратил ни малейшего внимания на остальных — «официально отсутствующих» журналистов. Поэтому мне подумалось, что мы — «отсутствующие» — видим их, а они — «присутствующие» — нас не видят. Примерно так же как в случае с «разметкой на паркете», они видят разметку, а мы нет.

Однако и при тусклом освещении было понятно, что с лицом лидера нации что-то не то. Не то лицо. Неужели России уже понадобился президент с другим лицом? Если нужен, то Путин еще до президентских выборов должен изменить лицо и подчиниться воли народа. Так логично подумать, если не брать в расчет люстру на потолке в резиденции бывшего президента, которая висит почему-то криво, как будто бы с нее только что сняли висельника.

Я еще раз посмотрел по сторонам и заметил личного фотографа Путина — Яну Лапикову, точнее заметил не её, а её губы. Они тоже были какие-то слишком одутловатые, как будто бы она целый день с кем-то целовалась, прежде чем прийти на службу ближе к вечеру. Ее губы я разглядывал в телевик, который специально для этого нацепил на камеру. Будучи все-таки фотографом, а не только фотомоделью, она заметила мои действия и так презрительно посмотрела мне в объектив, что я тотчас застыдился и повернул камеру в другую сторону — на Путина. В этот «решающий момент», о котором так часто говорил Картье-Брессон, меня и осенило: «Черт возьми, это же две фотомодели! Только одна — в прошлом, а другой — в будущем! Если это так, то лицо меняется ботоксом в одном случае для надувания губ, а в другом для разглаживания морщин и создания иллюзии вечной молодости!» Все как по Войновичу в романе «Москва — 2042» при создании вечно живого и молодого образа Гениалиссимуса, от слова «гений», разумеется.

Пока я обдумывал это новое свое открытие, нас попросили удалиться в комнату для прессы, точнее, в бильярдную, где два известных на всю Россию журналиста продолжали катать шары на зеленом сукне. Возбужденный от своего открытия, я попросился у охранника в туалет. Он, как мамочка в моем детстве, проводил меня до горшка. Туалет был настолько чистым, что мне захотелось как-нибудь там нагадить… […] Оставить след. Есть такой синдром у воров и бандитов, когда они что-нибудь крадут или кого-нибудь убивают, то им очень хочется испражниться на месте преступления. Так и я. Украл «чужой секрет» и захотелось мне тоже… Но поскольку я журналист снимающий, а не пишущий, то авторучки и, тем более, фломастера у меня не оказалась. Мимо унитаза тоже не удалось. Фотографироваться с унитазом мне показалось ниже моего достоинства фотожурналиста.  

После встречи с «лицом Путина» голландских журналистов опять хотели запихать в старый ПАЗик и без мигалок и по пробкам отправить в Москву. Они возмутились и сказали, что им срочно надо передавать свои репортажи-новости в редакции и что читатели ждут с нетерпением, что там происходит в Москве и особенно в Ново-Огарёво […] Тогда «человек-протокол» заверил, что на ПАЗике их подбросят только до «стены-ворот», а там пересадят в минибас «Мерседес», который повезет всех вместе с кортежем голландского премьера в сопровождении мотоциклистов на мото-бумерах, с мигалками и при всех прочих атрибутах «сильной власти».

В час пик, в пятницу вечером, кортеж нес нас от Ново-Огарёво до Николоямской улице в центр Москвы. Были полностью перекрыты Рублевка, Кутузовский, Знаменка, Кремлевская набережная, а в начале Николоямской было оцепление ОМОНа, который даже пешеходов близко не подпускал к месту нашей высадки. Должен сказать, что к такому очень быстро привыкаешь и очень быстро поднимается твое собственное самомнение и значимость, даже несмотря на то, что делаешь ты в своей жизни полные глупости или никому не нужные поступки и действия.

Была только одна деталь, слабо поддающаяся объяснению в моей «теории жизни фотомоделей»: когда мы ехали эскортом через всю Москву, люди в пробках, заметив кортеж, начинали неистово сигналить клаксонами, а в некоторых случаях даже мигать фарами. Москва гудела. Раньше я такого никогда не наблюдал, хотя сам часто сигналил и даже кричал в открытое окно какие-то неприличные слова, не помню какие точно, но чтобы вот так и все вместе.., не видел и не слышал прежде. Гаишники, которые нам отдавали честь, казалось, этого тоже не слышат, но мы-то слышали даже внутри кортежа. Тогда я по-глупому спросил нашего водителя Мерседеса: «Это они так возмущаются, что ли?» — И тот, улыбаясь, ответил: «Они не возмущаются, они рады вашему приезду и таким образом выражают свой восторг».

И действительно, подумал я, если немного абстрагироваться, то может показаться, что народ на улице был очень рад встрече с правительственной колонной и тогда факт возмущения толпы — совсем не факт, противоречащий образу жизни «фотомоделей», а всего лишь парадокс, который, например, можно назвать «парадоксом Путина». Есть же «парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена» (ЭПР) или кажущие отсутствие порядка в причинно-следственных связях. Логично предположить, что может быть и в общественных науках «парадокс Путина» (ПП) при фиктивном нарушении теории детерминизма. 

Разумеется, это дело государственное в одном случае, а в другом — личное дело каждого. Но когда эти относительные понятия мы превращаем в один абсолют, например, такой как постоянная величина скорости = нестареющее лицо президента, то действительно возникает «парадокс», при котором наивное обожание толпы часто превращается в лютую ненависть, несмотря на то, что для сидящего в лимузине эти понятия кажутся тождественными, а для политтехнологов — амбивалентными, как они часто любят выражаться. Таким образом,  «телепортация Путина» в будущее вполне себе может быть эквивалентна квантовой телепортации в теории точных науках, которые ныне совсем не популярны в народе.

20 октября 2011, Москва — Ново-Огарёво — Москва.

P.S. Все фамилии, даты, факты и фотографии — реальные, но личные впечатления и комментарии автора — субъективные.

«ГУЛАГ-романтика и немного о погоде»

Гражданский форум «Пилорама» — 2011: тюрьма, дождь и разговоры о политике. Немного странное впечатление. Уже пристарелые диссиденты, которым «пора в крематорий», как выразился Сергей Ковалев,опять встретились чтобы поговорить друг с другом, вспомнить и вздрогнуть. Кажется, что их никто не слышит…или некому слышать. Прибыли и молодые коммунисты-сталинисты, которые никого не слушают, включая самих себя и несут полный бред про эффективного менеджера по кличке Сталин…

Немного удивила Улицкая, которую я с удовольствием угощал сигаретами, понравилась Панфилова своей искренностью и раздражал Макаревич своей «непрогибаемостью»…

Думаю, что в следующем году будет участвовать Liberty.SU не только из-за гражданской позиции, но и потому, что никто там фотографии не показывает….