дневник Родченко

Я написал в предыдущем сообщение «И только смерть разлучит нас» и вот теперь точно не знаю, что в этом было больше: «оптимизма» или «цинизма»? Безусловно, Родченко страдал от преждевременной гибели Евгении Лембер. Может быть даже больше от потери любви…(Весь его дневник — сплошные страдание и «плаксивость». Похоже, что он писал его, когда ему было действительно плохо…) Также не ясно почему в последнюю минуту, он изменил свои планы и не поехал вместе с Евгенией Лемберг на поезде… Куда? В чем была причина перемены планов? Конфликт?… Думаю уже никто не знает…

Своей будущей жене, Варваре Степановой или: Варве, Мульке, Коти.., как он ее называл, в 1915 году Родченко написал в письме: «Искусство — это божество и божество жестокое, мрачное, мстительное и коварное, и властвует над ним Дьявол… Но я должен победить Дьявола, ибо я по силе не уступаю ему…»

Как уверил меня господин Раскладушкин «И только смерть разлучит нас» — цитата из Шекспира и Байрона, но, я немного изучил этот вопрос и мне кажется, что первичная цитата — «христианская клятва» во время обряда венчания… а мой цинизм в том, что после смерти Евгении Лембер, Александр Родченко завел «любовные отношения» (an affair) с ее сестрой Региной. Это ли не победа над «смертью»? «In 1938, Evgeniia’s sister Regina Lemberg died of gangrene. A diary entry after her cremation ceremony suggests that Rodchenko had an affair with Regina after Evgeniia’s death«.
Вот, собственно, о чем пишет сам А. Родченко — «победитель Дьявола»:

4 июня 1938 г.
Сегодня умерла от гангрены Регина Лемберг, сестра Жени Лемберг. У папы не осталось никого, ему 60 лет. Как грустно и странно…

7 июня 1938 г.
Состоялась кремация Регины. Я тоже ходил и чувствовал себя плохо… Подошла ко мне ее подруга и, отведя от людей, спросила: «У меня Ваши письма к Регине, что с ними делать?» Я ответил:

— Уничтожьте.
— Я это и хотела сделать, но без Вас не решилась….

Когда я уходил, она грустно смотрела на меня (мой курсив). Она одна знала, кто я был для Регины… А письма… Ну, куда их теперь… Они были для нее…

На фото А. Родченко: Регина Лембер, фотография называется «Фотоурок», 1934 г. — год смерти Евгении Лембер.

«Тайная», «романтическая», «страстная»… любовь Родченко — это «Девушка с Лейкой» или Евгения Лемберг. Мне пришлось в буквальном смысле выискивать какие-то короткие фразы из писем и дневников Александра Родченко и его жены Варвары, чтобы хоть как-то понять историю их отношений.

Официально Евгения была «друг семьи» и ученица Родченко в 30-х годах. Формально, Родченко зарегистрировал свой брак с художником Варварой Степановой только в 1942 году в Пермской области во время эвакуации, несмотря на то, что они были знакомы еще до революции (В Казани во время учебы), но вместе работали и жили. Другими словами, как сейчас принято говорить — это был «гражданский брак» с Варварой Степановой.

В 30-х годах Варвара и Евгения много помогали Родченко. Например, они вместе занимались распространением фотографий с «Беломор-канала» (1933) по редакциям. Родченко проявлял и печатал фотографии в Медвежьегорске, потом отправлял их в Москву, в том числе в журнал «СССР на стройке«, который после войны был переименован в журнал «Советский Союз». Распространением фотографий в Москве и занимались Варвара и Евгения.

Насколько я понял из писем и дневников — это была не только романтическая любовь, но и трагичная. В конце концов Евгения Лемберг погибла в железнодорожной катастрофе летом 1934 года, когда их личные отношения с Родченко уже не существовали (судя по дневникам), но, видимо, сохранились отношения как «учителя и ученицы» потому, что в это путешествие на поезде она пригласила и Александра Родченко (они часто путешествовали вместе, например в Краматорск, Донецкой области, летом 1934 г. за некоторое время до ее смерти), но он, в последний момент, «отложил поездку на день». Евгения уехала одна и погибла…

Фотография «Девушка с Лейкой» была снята очевидно весной или летом 1934 года, если верить аукциону Cristies, где винтаж был продан в 1992 году за сумму в 115000 фунтов стерлингов. Так же существуют фотографии Евгении Лемберг «в морских волнах» (без Лейки и одежды) и несколько фотографий «на постели», которые, якобы, тоже были представлены в экспозиции в Лозанне: «Женские образы в фотографиях Александра Родченко» под кураторством Даниэля Жирарди и внуком Родченко — Александром Лаврентьевым. Но я не видел этих снимков.

В дневниках Родченко, на протяжении десятка лет после смерти Евгении Лемберг, есть упоминания о ней (часто рассказанные сны), которые позволяют думать о «романтической любви», а не только о «увлечение учителя своей молодой ученицей».
Ну вот сам источник:

18 февраля 1934 г.
…
Женя звонила, зовет завтра снимать что-нибудь. Хочется завтра уйти куда-нибудь. Одному. Ни с ней, ни без нее…

20 февраля 1934 г.
Вчера был в Доме печати с Женей…
Вопрос встает ребром, или с ней жить окончательно, или расстаться… Ей захочется в гости, на вечера, а мне надо работать серьезно, 26 — 43, это математика… Это реальность.

21 февраля 1934 г.
Написал Ж. прощальное письмо. Немного рисовал. Впечатление такое, будто после больницы приехал домой и не найду себя. Роюсь на полках, все что-то ищу… И ищу свою уверенность и спокойствие… Ищу себя… Смотрю журналы, читаю о живописи… Хочется начать все снова...

22 февраля 1934 г.
….
Нерабочее состояние ввиду раздвоенного чувства между мастерской, работай, Варварой и Женей…

21 декабря 1936 г.
…(около двух лет после смерти Лемберг)
Писать о женщинах как-то не хочется, но, с другой стороны, без женщин нет ни романтики, ни чувства.
Любовь Варвары ко мне необычайно глубока…
А к Варваре как женщине после Жени, все же, чувства не приходят обратно…

25 мая 1939 г.
…..
Сегодня снилась совершенно реально Женя, будто она приехала… Я был такой счастливый…По дневникам и письмам мне не удалось понять действительно ли Родченко расстался с Евгенией 21 февраля 1934 года, когда написал ей «прощальное письмо», но факт остается фактом, они продолжали работать вместе, были в Краматорске (Лейка Родченко оказалась не исправной и съемка провалилась, контракт с заводом был расторгнут), они вместе снимали в Парке культуры… — все это было буквально перед ее смертью.

Другими словами иных фактов нет или они не известны. Однако, будучи человеком циничным, но с долей романтики, я закончу этот пост «оптимистично» и словами голливудских классиков: «И только смерть разлучит нас».

На фотография А. Родченко Евгения Лемберг: 1. На стадионе «Динамо» 1932 г. 2. «Девушка с Лейкой», 1934 г. 3. «Девушка с Лейкой» в другом ракурсе.
(Продолжение)
P.S. Скорее всего эта фотография «с моря» имеется ввиду, которая могла присутствовать на выставке в Лозанне: «Женские образы в фотографиях Александра Родченко»А фотография «на постели», скорее всего, вот эта:

Загрузить весь ПДФ на диск
Источник здесь

Наконец-то, я получил первые отзывы о публикациях дневников Родченко. В одном написано, что я (все-таки) «идиот и примитивно» говорю о «великом художнике», очевидно, имеются ввиду мои комментарии, а не слова самого Родченко из дневников. Поэтому с комментариями я решил завязать (хотя очень хочется… поэтому не могу обещать), но буду вставлять в обратную «хронологию» дневника, как бы, «воспоминания из прошлого», чтобы у почитателей таланта не сложилось впечатление, что великого художника волновали только бытовые проблемы и больные зубы.

Сам Родченко называет свой дневник «корабельным дневником». Наверное по незнанию. «Корабельных дневников» не существовало и не существует. Есть «судовые журналы» на корабле, где действительно записываются только факты и бытовые происшествия на судне.

Во втором письме спрашивается: есть ли у меня права на публикацию этих дневников. Очень просто: прав у меня нет, но поскольку это своего рода, мой «корабельный дневник», я вправе публиковать здесь все, что считаю важным, что случилось на «моем судне». Так или иначе, но мое отношение к Родченко не имеет ни какого значения, но мне действительно интересно время в котором он жил и интересен человек его времени, тем более художник. Это было действительно чудовищное время как для общества, так и для искусства в целом. И товарищ Анти (ник Родченко) рассказывает о нем:

1917 год. (скорее всего воспоминания)
Мы, левые художники, пришли работать с большевиками первые.
И этого никто не имеет права отнять у нас, это можно только умышленно не помнить.
И не только пришли, но и за волосы тащили художников «Мира искусства» и «Союза русских художников».
А чтобы это не забылось, мы это напомним:
Мы впервые оформляли советские демонстрации,
Мы впервые советизировали и преподавали в художественных вузах,
Мы впервые организовали советскую художественную промышленность,
Мы делали первые советские плакаты, стяги, знамена, РОСТу и тд.
Мы перестроились, и настолько, что некоторые уже являются орденоносцами, кроме Н. Асеева, В.Шкловского, С.Кирсанова и других…

Как я уговаривал художников в профессиональном союзе взять и перебраться в девятиэтажный дом, бывший Нирензее (мастерские художников), в Гнездниковском переулке (10), там ведь каждому была бы мастерская; а на крыше огромная общая мастерская.

Я уже договорился с Моссоветом и комендантом этого дома. Из этого дома выселили «бывших», многие сами удрали, дом пустовал. Для образца я сам переехал — это была чудесная мастерская с газом, телефоном, с маленькой кухней и ванной, но… сколько я не агитировал художников, они мялись… Они попросту боялись, что уйдут большевики и тогда… Не будем повторять того, что тогда говорилось…
…
Еще забыл написать: перед самой Октябрьской революцией мы нанялись с Татлиным работать исполнителями в кафе «Питтореск» на Кузнецком мосту, где теперь Всехудожник.
Хозяином этого «Питтореска» был капиталист Филиппов.
Филиппов — это почти все булочные в Москве. Он, по-видимому, решил сделать оригинальное кафе, поручив художнику Г.Б. Якулову оформление.
В общем, я не знаю, как там было дело, но Якулов пригласил работать меня и Татлина.
Работали так: я разрабатывал эскизы для художников и большие рабочие детали по черновым карандашным наброскам Якулова. Якулов, получая много денег и живя в «Люксе», сильно пил, и делать хорошие эскизы было ему некогда.
Татлин, Удальцова и Бруни выполняли эти эскизы уже в самом кафе. Плата была, кажется, поденная, 3 или 5 рублей в день. Мне отвели комнату, и я начал работать.
Татлин принялся расписывать стекла.
Денег не жалели настолько, что даже (!) Велимиру Хлебникову заказали какой-то скетч написать. Чтобы это дело было верное, Хлебникову дали шикарный номер в «Люксе», в бельэтаже, из двух комнат, но он, странный, приходил поздно ночью и, крадучись в темноте, ложился спать на полу, где-ниудь в уголке, и рано-рано утром уходил куда-то. Не знаю, написал он что-нибудь или нет.
После Октябрьскогоо переворота Татлину оставалось получить с Якулова и администрации какие-то деньги, а они, естественно, ввиду «несяного» положения, не собирались расплачиваться.
Ко мне обратился за советом Татлин. Как быть? Кому жаловаться?

Я посоветовал пойти в районный партийный комитет.
На другой день вечером пришел Татлин грустный и рассказал мне, что в комитете ему посоветовали подать в суд; ну какой же теперь суд, ясно, что дело затянется.
Я спрашиваю:
— Что-то это не то, а ты куда ходил то?
— … Да в комитет.
— Какой?
-… Социал-революционеров.
— Ну, это совсем не то, нужно идти к большевикам, они ведь вся сила.
На другой день мы вместе отправились и заявили товарищу в кожаной куртке с маузером, что штабс-капитан (!) Якулов не платит за работу маляру Татлину.
Товарищ в кожаной куртке написал повестку:
«Штабс-капитану Якулову явиться в десять часов в комитет».
В десять часов все явились.
Человек в кожаной куртке встал, поправил кобуру от маузера и сказал: «Что же это вы, гражданин штабс-капитан, не платите рабочим малярам?»
Якулов страшно возмутился, стал говорить, что он такой же художник, как и эти маляры, но вид у него — в бриджах, в крагах, во френче, усики, стэк — говорил не в его пользу. У нас с Татлиным вид действительно был малярный.
И человек в кожаной куртке приказал заплатить немедленно. Деньги Татлин получил на другой день.
Якулов долго не мог этого забыть …

24 августа 1919 (Дневник)
Был в Питере. Тоскливый чиновничий город… Безучастны и довольно самоуверенны эти небольшие (!) художники: Альтман, Шагал, Филонов (просто художник- гений), все в проборах, воротничках, на лицах чиновничье равнодушие! Никогда бы не пожелал жить в этом Питере, таком западном, таком официальном, так называемом культурном европейском городе (обожаю эту фразу!) Если вся Европа такая, как Питер, пусть она гибнет, безучастность с пробором в воротничке. Пусть гибнет со всей ее культурой.
О, как стала дорога мне моя Москва, «варварская», свободная, в которой все смешно и непонятно.
Нужно работать, ныне очень мало еще сделано из-за этого чиновничьего дела в отделе… Развели бумажные дела, превращая художников в чиновников.
Хотелось бы почитать дневники или письма Рембрандта.
Хочу составить каталог своих произведений и вести запись в будущем.
(В скобках мои эмоции и каменты)
Продолжение здесь

Черт знает что. Читая, а теперь еще перепечатывая дневники, не могу понять одну вещь. Понятно: страдания, мучения, отсутствие работы, денег и зубов. Вызывает сострадание, если не сказать жалость.
Не понятно другое: неужели Родченко не осознал до конца всю Систему, неужели он продолжал верить в придуманные идеалы революции, «левое искусство», несмотря на то, что сам стал жертвой этой машины. Родченко, имеющий огромный опыт общения с действительно великими людьми того времени, свободно мыслящими, независимо выражающими свою точку зрения, он, только к концу жизни и в результате нищенского положения стал лишь немного сомневаться не только в самой общественно-политической системе, но и в своем творчестве. Это очевидно (в наше время), что Сталин не мог строить коммунизм с «квадратами Малевича», на авангарде Кандинского, Лисицкого, Татлина. На формах Игнатовича и самого Родченко, которые фактически лишили изображения «идеологии» — содержания, работая исключительно над формой: болты, гайки, машины, станки, ракурсы… человек для них был таким же предметом формального наблюдения как все те же болты и гайки. Художники и писатели того времени, «конструкторы», сами того не понимая, придумали красивую и совершенную форму «будущего» (Дневники Родченко так и называются «Опыты для будущего») в которой не было место человеку и его содержанию … Сталин же и его окружение, в некотором смысле, использовали бесчеловечную «форму искусства» и распространили ее на общественно-политическую жизнь потому, что они не были «художники-конструкторы», они были «политики-конструкторы», но в отличие от художников прекрасно понимали необходимость присутствия, если не «содержания-человека», то «содержания-идеологии». Пожалуй только Гиммлер и Гитлер достигли большего совершенства подобного рода формы общественно-политической машины, но исключительно по «чистоте» и «красоте» уничтожения человека, как бы не цинично это звучало.

Удивительно и другое: ни один известный фотограф того времени не попал в жернова политических репрессий, если не считать Гринберга, но его привлекли исключительно за порнографию и вскоре освободили…

Практически все «идеологическое» окружение Родченко к этому времени либо умерли, либо покончили жизнь самоубийством, либо навсегда покинули страну. Он остался один внутри этой машины «нести свой крест», сам стал «болтом и гайкой» механизма уже не «формального искусства», а механизма «общественно-политической» жизни.

В некотором смысле Сталин тоже был «художник-конструктор», но он избавлялся от чуждых идеологий прямым действием: «Нет человека — нет проблем». Художественный совет во главе с Татлиным и Родченко, с точки зрения того же формализма, который они проповедовали, поступал таким же образом, избавляясь от чуждой «художественной идеологии» (например с «передвижниками») задолго до репрессий 1937 года. Но если на художественном совете речь шла о творчестве человека, то на «совете жизни», на даче у Сталина, речь шла о жизни человека и общества: где холст, краски и фотоаппарат — не имеют вообще никакого значения в сравнении с жизнью человека.
Так и получается, что Сталин был настоящим «художником», а наши авангардисты — его подмастерьями.

Вот эти слова, очевидно написанные Родченко в отчаяние, поражают своей трагичностью: «Я не против Советской власти, наоборот, считаю ее своей». И далее, почти через месяц: «…Появились народные, заслуженные, лауреаты, маршалы, даже Генералиссимус, а меня нет…»

Все-таки, он не понимал, что «его нет», его «не могло быть» к тому времени, как не могло быть и других «левых художников», авангарда и продолжение поиска формального в искусстве. Все-таки, в отличие от своего прошлого и «продвинутого окружения», Родченко не был «интеллектуалом» и не понимал бесполезность своих усилий, он просто продолжал верить, верить даже в Бога, бесконечно повторяя: «молимся Богу, мы — левые художники…»

Коммунизм требовал своего содержания уже в приобретенной форме, где у человека была роль «болта и гайки» и только все вместе эти винтики и железки могли определить содержание всей машины. Идеология всех. Искусство ушло сильно «в право», создавая такого рода «содержание». Родченко тоже попробовал, но ему это было противно или у него просто не получилось…. (в дневниках есть рассуждение об этом)


1945

8 мая 1945 г.
Отменено затмение. (подчеркнуто)
8 мая объявлено о конце войны!

9 мая 1945 г.
Война кончилась, а нигде ничего не изменилось. Только машин стало больше у толстозадых. Хоть бы что-нибудь дали населению. Хоть бы было солнце! Мы без денег и папирос.

16 мая 1945 г.
Все тот же холод. Днем +10, а ночью 0. Никаких цветов еще не сажал. Был на выставке Удальцовой. Хорошо. Не пишется…
Ушел из Д.Т. Лопаем макароны. Радуемся, что кончилась война.
Наши занялись благоустройством Берлина, восстанавливают театры… Тоже «христиане»…

18 мая 1945 г.
Денег не платят в Д.Г., а должны 7.500 р. Страдаем курильщики.
Сегодня первый день с утра +15 градусов. Открыли окна. Хочется делать акварели.
Искусство правое торжествует. Деньги не платят в Д.Т.

19 мая 1945 г.
Полный аврал. Денег нет. Не платят ни Д.Т., ни казахи, ни Березин. И не на что купить паек.

21 мая 1945 г.
Получили деньги, 10 000 р., сразу стало веселей. Купили папиросы.
А едим все те же макароны, от которых Варва пухнет. Нужны фрукты, а их нет.

22 мая 1945 г.
Холод собачий. Какое-то северное течение идет с Баренцева моря. Вчера был 0 градусов и шел снег… Я раскачиваюсь писать. Война кончилась, мы в Берлине!
Мы также голы и голодны.
Ни искусства и литературы, ни музыки, ни зрелищ, ни газет, ни журналов, ни красок, ни бумаги, ни посуды… Победа!
Но у победителей нет рук, ног и нет головы… Карточки еще не отменены, трудповинность тоже, со службы уйти нельзя, осадное положение не снято.
Я не против Советской власти, а наоборот, считаю ее своей… Может быть, это будет, еще рано?
25 мая 1945 г.
Нашего домауправа Перова посадили за продажу комнат, карточек и подделку счетов на сделанные ремонты… Это был образцовый дом в районе, но не у жильцов.
Перов все время получал премии то за экономия угля, энергии, ремонта и тд
Наверное, скоро выпустят…

28 мая 1945 г.
Нужно опять идти в Д.Т. добиваться денег.
Целый день звонил Гандлевскому. Опять задержка, всегда с деньгами канитель.
Как трудно начать работать и как легко бросить! Нужно писать воспоминания, а голова, как чурбан.
Искусство не нужно, слава худая есть… Искусство не нужно не потому, что я не прав и надо делать другое.
Я прав… Но другое тоже выбросят, только позднее… Вопрос времени. А времени нет… 54 года.
Кто счастливый будущий этого безумного времени, простит ли он мою лень в искусстве!
Должен простить!
Мне хочется спать и спать, чтобы встать в одно утро счастливым и свободным.
Искусство — свободно!
Сумерки окутывают мастерскую с этими привычными для меня абстрактными вещами и «реальными», которые тоже не реальны…
Завтра опять пройдет день, как и сегодня. Я буду сидеть за столом, перебирать эскизы, и так же рука не поднимется за работу.
Я хуже чем больной. Я абсолютно не нужен, работаю или нет, живу или нет.
Я уже все равно умер, а что я живой — это лишь для себя.
Человек — невидимка.

3 июня 1946
Тепло… Спали с открытым окном. Я загораю. Муля уехала с Колькой писать акварелью в Измайловский парк.
Лень куда-либо идти.
Нужно сходить в Третьяковку, цирк, П.К. и отдыха, в Ботанический, на Московское море.
«У нас, русских, две родины — Русь и Европа», — Достоевский.
…
Убираюсь в мастерской. Страдаю от того, что не могу начать работать.
Беру чистую бумагу, карандаши, сижу, сижу и… все убираю и иду спать наверх. Или достаю уже начатую работу старую, делаю один, два мазка и… с тоской бросаю. Что это?
Так проходят дни за днями. Или это от того, что моя работа бесцельна.
Боже, спаси меня от всего! От пустоты, от смерти и пр.
Я лежу на балконе, загораю и смотрю вних во двор, где в течение 25 лет то ломают деревья и забор, то заново строят.
Смотрю, как уже 25 лет играют дети, вырастают и… исчезают куда-то.

4 июня 1945 г., понедельник.
Утро. Опять с утра уборка. Я стал вроде женщины, мне нравится убираться. Хочется чистоты, уюта, тишины. Смотрю в зеркало. Лицо старое. Очки. Зубов нет… Надо сесть за стол, бумага лежит.
Литература… Вот самое интересное дело. И главное, ничего не надо, ни красок, ни кистей, ни прочего. Но у меня это плохо получается.
…
Ну, нужно садиться за бумагу, чтобы еще раз убедиться, что дело не пойдет…
Мастерская большая. Много места. Живу я в ней 25 лет..

Конечно, пошел везде рыться, под предлогом подарить небольшую реальную вещь В. Мещерину… И опять всякое лезло в голову… Сколько хороших вещей и столько ошибок, недоделанных вещей.
Как так, с того света, я копаюсь в пыли над этим, сам себе и ценитель и судья.
Сам себя вижу, как посторонний, давно умершего неизвестного художника.
Удивляюсь то неизвестности, то напрасной работе. А может быть, это и есть реальная смерть?
Все это погибнет без меня! Кто это будет разбирать? Муля? Нет… Никто. (Большая часть архива была сохранена семье Родченко)
Расплата за левое искусство, наказание за новизну и дерзости!
Вещи смотрят на меня с укоризной и грозят: «Смотри, смотри, а то нас без тебя сожгут!»

Муля!! Она опять от меня исчезла, у нее появился Коля… Это тихий еще человк., с которым она живет. Но зато никого больше не видит… Они целый день запершись целуются и ни черта больше не делают. Мули уже нет… Так вокруг меня все исчезает и умирает, а я мертвый живу…
Нет Разановой, Поповой, Малевича, Шевченко, Брика, Жени…
Одна Варвара, но это слишком мало и слишком много.

5 июня 1945 г.
был у В. Мещерина, взял талон на такси. Нужно привести завтра радиоприемники. (Их сдавали в начале войны)
…..

24 июня 1945 г.
Д е н ь П о б е д ы!
Парад на Красной площади. В 10 часов пошел дождь. В 12 объявили, что демонстрация отменяется ввиду дождя. Но люди мокли 2-4 часа на улице, ничего не видя. Разошлись.
Был только парад.
Муля пришла вся мокрая, простудилась.
Я и Варва были дома.
Вечером были прожекторы и ракеты, но тихо из-за туч и дождя.
Сейчас 1 час ночи. Сижу один. Муля спит. Варва где-то играет. Я все думаю о своей прошлой живописи, как ее двинуть…

26 июня 1945 г.
Все дожди и дожди. А я все так же мучаюсь. Потерял сам себя… Был художник, а постепенно исчез.
Появились народные, заслуженные, лауреаты, маршалы, даже Генераллиссимус, а меня нет…
Врубель! Ты еще погиб счастливо. А раньше я думал, что это трагедия.
Маяковский застрелился еще вовремя. Все равно бы сейчас повесился от скуки.
Спаси и помилуй! Таких, как я, а они вероятно еще есть.
Сотвори чудо, воскреси Искусство! Еще при моей жизни.

8 августа 1945 г.
Мы объявили войну Японии, это было объявлено по радио.
В.Мещерин едет в Дрезден.
Трумен объявил, что в Америке изобрели и сделали, и уже бомбили «АТОМНОЙ БОМБОЙ». Она В 2000 раз сильнее самой большой английской бомбы (5 тонн)
Опять война.
Был какой-то режиссер из Культурфильма Моргенштерн, предложил участвовать в фильме Маяковского «Как делать стихи». Я не понял, что мне в фильме делать.
Усталость, сонливость, упадок… Полная апатия. Боже! Спаси меня!
Хочется работать, но руки опускаются, и я засыпаю…

12 авнуста 1945 г.
Спортпарад.
А я не снимаю. Не потому что не хочу, а потому что никому не нужно и никто не дает пропуск.
Думаю сделать и снять фотосерию, оперу «Руслан и Людмила», если хватит воли и сил.
В.Мещерин приехал вчера в форме подполковника, уезжает в Берлин. Снял его.

13 августа 1945 г.
Начал акварель «Наездница», пока слабо…Буду делать несколько, переведя рисунок с кальки. Болит сердце…
Читаю монографию Врубеля. Врубель, будучи в гостях, всегда все рассматривал очень внимательно и все запоминал.
А теперь художники могут только писать с фотографии и делать хуже, чем на фото.
«Во что человек верит, то и есть». А.Чехов.
Странная вещь. я выращиваю талантливых людей вопреки Советской власти и учу фотографов. Варвара и я выращиваем живописца Мулю. Она пишет замечательно, а учится в полиграфическом институте.
Боже, до чего русские анархисты!

3 августа 1945 г.
День победы над Японией и День Мира во всем мире.

9 октября 1945 г.
Безумная суматоха была эти два месяца.
Альбом Сталину, «Казахстан», «Киноисскуство нашей Родины», «Москвичи в боях за Родину» (Название альбомов, которые оформляли Родченко и его жена Степанова). Варвара измоталась.
Приехал Володя М. из Германии, подарил Варве двое очков, мне оправу.
Лифт походил 2 дня и встал…

10-11 Варварины именины и день нашей совместной жизни.

13 октября 1945 г.
Выпал снег… Холод, грязь и скука…
Когда жн просвет в этой тьме?
Как можно жить? Но я ведь не один.
Все…Все… так живут, кроме лауреатов и генералов, жуликов и блатмейстеров.

14 октября 1945 г.
Я был вчера у Ковригина. Пили, были Зараханы с женой, его Нина и еще Нина N.Она еврейка, художница очень интересная, живет рядом, муж убит… Она гуляет…
Но скоро,наверное, найдет мужа…
И мне захотелось любви, романтики… Хочется быть молодым.

4 ноября 1945 г.
…
Безобразие, дом не топят, вода не идет, газ не горит, лифт не ходит.
Победители Европы! Люди как свиньи живут.
Зато привилегированные живут особо, в особых домах, где особенно топят, где особо кормят и одевают…
А мы «вообще» потребители, обыватели, население вообще…
Было бы что-нибудь, выставка, художник, театр, книга, писатели, кино… ничего.

….
1946

24 января 1946 г.
Собираюсь последний раз печатать на Московскую выставку фотомастеров.
Если ничего не выйдет с выставкой, брошу фото совсем.
Последние усилие по фото… Нет сил больше. Не верю. Не верю…

11 апреля 1946 г.
Организуют Академию Художеств, во главе президент А. Герасимов.
Первая задача: борьба с формализмом и натурализмом.
Опять будет на нас наступление.
Что есть реализм? Все Суриков и Репин.

(продолжение здесь)
Репродукции картин, карикатуры — 40-х годов разных авторов из Сети.