(Чита-Сковородино). Обстоятельства жизни в поезде вынуждают наблюдать за пейзажем, вечно меняющемся за окном вагона. Если долго ехать то, в конце концов, это становится чем-то похожим на фильм в котором по каким-то причинам забыли сделать «Окончательный монтаж». Кажется было такое кино…
За ночь от Читы, ближе к станции Могоча, пейзаж изменился настолько, что теперь его можно даже назвать «сексуальным». Появились «лобковые горы» с растительностью очень похожей на двухнедельную небритость московских брюнеток… Как кто-то сказал из великих киношников: «Защита вечных ценностей в новых условиях и есть задача искусства кино». Он, наверное, имел ввиду другие ценности. Но я просто вспомнил об этом сейчас и мне кажется, что это великий киношник был «он», а не «она».
Начальник поезда «Новосибирск-Владивосток» предупредил меня, если я буду снимать мосты, станции и другие стратегические объекты Транс-Сибирской магистрали из открытого окна поезда, то ФСБ обязательно заинтересуется моей деятельностью…
Иногда мне кажется, что нашу страну парализовала параноидальной шпиономания, причина которой кроется в любви к секретам и тайнам, олицетворением которых, безусловно, является наш Президент. Случается я даже думаю, что это одна из причин «всенародной любви» женщин к лидеру государства в котором тайна сексуальной любви к человеку должна обязательно быть «государственной тайной». По крайней мере статистика (или пропаганда) говорит о том, что большинство женщин страны считают Владимира Владимировича «сексуальный мужчиной». (Прочитал в Читинской газете).
В конце концов это грустно, когда пейзаж за окном всего лишь напоминает «лобковые холмы» и ничего не говорит о секретах нашего государства. Однако начальник поезда Новосибирск-Владивосток оказался милым человеком и рассказал мне о том, что пейзаж за окном только летом кажется «таким притягательным». «Зимой, — сказал он, — Все выглядит иначе. Мороз до 60-ти градусов ниже нудя. До границы с Якутией, в некоторых местах, чуть больше 30-ти километров, а там — вечный холод!»
Я не стал говорить ему, что был в Якутии, где было больше минус 60-ти, а в моем номере гостиницы «Президент» города Якутска — плюс 30-ть на термометре, который весел в комнате. Это удивительная особенность северных народов — они любят жару в доме. Чем холоднее на улице, тем жарче в доме. Можно было открыть форточку, но через пять минут становилось ужасно холодно. Окно закрываешь и через 10-ть минут опять 30-ть градусов выше нуля. Я не мог спать то ли от жары, то ли от ожидания когда мне позвонят из «Сан-авиации» и предложат полететь на вертолете куда-нибудь, где кому-то совсем херово.
Они позвонили. Плохо было маленькому мальчику, который еще не умел ходить и только ползал по дому. Когда он пробирался из одной комнаты в другую, пьяный папа придавил его голову дверью и мальчику нужна была срочная медицинская помощь…Так или иначе, но мы прилетели в отдаленный район Якутии и оказалось, что хирург не нужен, нужен нейрохирург потому что мальчику было совсем херово.
Мы полетели обратно в Якутск. Теперь в салоне вертолета остался только я, потому что врачи вынуждены были задержаться в этой богом забытой деревне, на всякий случай… За окном был тоже пейзаж, но совсем другой — тундра и снег. Или просто белая мгла.
Я не смотрел в окно, а пытался согреться водкой до тех пор, пока о борт вертолета не начало что-то биться с ужасной системностью… Тогда я еще не думал о «белой горячке». За окном вертолета была неподвижная тундра, но пейзаж оживляло движение пробки бензобака вертолета, предусмотрительно привязанной на тонкую металлическую цепь. Пробка билась о борт вертолета и вместе с тем, из открытого бака, из-за разности давления наверное, вылетала жидкость, скорее всего керосин, по крайней мере я так подумал.
Я постучал в кабину пилотов. Они не отзывались. Я стал стучать сильнее и бить ногами. Не отзывались. Они там ни хера не слышали, они просто летели куда-то и слушали рок-н-ролл или болтали между собой о женщинах. Меня охватила паника. Я пинал дверь пилотов и потом бежал к иллюминатору посмотреть что там происходит нового… В салоне никого не было кроме шкур убитых животных, холода и паники. Паника, которая вселилась в мой мозг то ли от одиночества в салоне, то ли от пейзажа за окном. Впрочем, как от одного, так и от другого хотелось выть.
После страха и паники обычно бывает «равнодушие». Все равно…Когда один из пилотов вышел в салон, я пытался согреть руки своим дыханием. Водки уже не было, но было по-прежнему холодно. Он очень подозрительно посмотрел во все окна вертолета, вернулся в кабину и мы стали приземляться, прямо в «белую тундру».
Когда приземлились, этот же пилот закрутил крышку бензобака и мы полетели дальше… Уже в аэропорту Якутска, я сказал ему о том, что происходило со мной, он улыбнулся и просто ответил: «Хуйня, у нас однажды винт оторвался, слава Богу, это было на взлете. Нашим вертолетам больше сорока лет, всякое бывает, но мы до сих пор спасаем людей в тундре. Так и запиши себе в блокнот».
Я не записал, но запомнил и сразу же улетел в Москву и в течение всего полета пытался вспомнить где крышка бака у самолета.
Начальник поезда рассказал мне другую историю как состав поезда потерял последний вагон. Он просто отцепился. Пассажиры вначале ничего не поняли, но кто-то из них вдруг крикнул: «А поезд-то ушел без нас!» Веселились до тех пор, пока не услышали надвигающийся следующий локомотив. Паника. Стали прыгать из вагона. Толчея. Некоторые, говорит начальник поезда, даже хватали свои вещи и пытались их вытащить, расталкивая локтями других пассажиров… Повезло, машинист электро-тепловоза уже из далека заметил одинокий «голубой вагон» и стал экстренно тормозить… Все остались живы, только некоторые получили синяки и ссадины….
Вот что удивительно, люди не пытались спасти друг друга, они спасали свои вещи. Я помню в Степанакерте, во время землетрясения, уже в первые минуты, когда люди не понимали еще что происходит, некоторые из них, просто сразу начинали грабить сбер-банки и магазины. В течение трех минут срабатывал своеобразный «инстинкт» чуждый любому животному. Дальше было еще хуже…
Наблюдая «лобковые горы» всегда интересно знать, какими инстинктами или сознанием мотивированы мысли и поступки и что должен увидеть человек, чтобы помочь другому.
